Ган вставил ключ в замочную скважину, повернул и толкнул дверь, но та не поддалась. Он снова покрутил ключом и попробовал повернуть ручку еще раз. Проклятье! Он ужасно устал. Тело занемело от долгой езды в повозке, культя болела так, будто кто-то сдавливал ее пальцами. А теперь еще нужно искать этого лентяя поляка, чтобы тот впустил его в дом.
На гравии он в основном опирался на здоровую ногу, потому что деревяшка колола его, словно шип. Поляка он нашел за столом перед мясной лавкой, где тот играл в карты с еще тремя мужчинами. Когда он, хромая, подошел, никто даже головы не поднял.
– Я не могу открыть дверь своим ключом, – заявил Ган.
Лупински пожевал кончик сигары в уголке рта – окурок был таким коротким, что едва не обжигал губы, – и, ухмыльнувшись, показал даму бубен. Человек справа от него закатил глаза и раздраженно бросил карты.
– Я сказал, что не могу открыть дверь! – отрывисто бросил Ган, начиная злиться. «Господи, помоги мне, потому что, если этот поляк сейчас не поднимет свой зад, я переверну стол».
Теперь Лупински повернул к нему толстое круглое лицо, усеянное черными точками угрей.
– Нет оплаты – нет комнаты, – пожав плечами, ответил он, выложил на стол свой флэш и засмеялся. Третий мужчина тоже сбросил карты.
«Этот чертов управляющий опять забыл оплатить счета. Господи Иисусе! Единственное, чего я сейчас хочу, – это просто лечь». Ган побрел через улицу к кирпичному зданию конторы на другом конце города. При каждом шаге он стискивал зубы от боли и фокусировался на мысли, что ему нужно положить голову на койку.
В небольшой конторе было прохладно. Ган вытер потную шею грязным носовым платком. Из задних дверей, застегивая на ходу штаны, вышел помощник управляющего, Эндрю Моррисон. Увидев Гана, он от неожиданности подскочил на месте:
– Боже, ты меня чуть не до смерти напугал!
– Я только что вернулся, – сказал Ган. – Должен был подбросить того американца до станции.
Эндрю вдруг принялся нервно чесать затылок.
– Боже мой…
– Мэтьюз снова опоздал с оплатой счета, – проворчал Ган. – И поляк выставил меня на улицу.
Помощник управляющего чесался так, будто его кусали блохи.
– Что ты наделал, Ган! – Он наконец остановился. – Зачем ты разболтал Файерфилду про все эти дела?
Нога Гана задрожала, и деревянный протез мелко застучал по полу, будто нервно отбивающие дробь кончики пальцев.
– О чем ты говоришь?
Моррисон, втянув голову в плечи, сел на край письменного стола и положил руки на колени.
– Ты хороший парень, Ган. Самый работящий из всех мерзавцев, которых я знаю. Я тебе и раньше это говорил, повторю снова. И то, что именно я должен сказать тебе это, просто убивает меня.