А напротив – общежитие Консерватории. Особенно летом ясно, что это за общежитие такое. Когда окна открыты. Но и зимой слышно. Такой пилёж-гудёж, скрипки-пианино всякие. Мне нравится всё вместе слушать, когда отдельные голоса сливаются в общий гул. То есть нет, они не сливаются – отдельно торчат в разные стороны, как шпили костёла. В одну сторону, вверх. Но все разные.
Я иногда специально сюда хожу. Потому что первый раз услышал именно здесь.
Был морозный день, ясный такой. Редко бывают такие дни, прямо ослепительные. И тут я услышал трубу. С верхних этажей каких-то.
Классный инструмент – труба. Звук сразу в небо идёт.
Потом ещё несколько раз слышал. Трубач гамму играл и ещё какие-то упражнения. Его забивал звук рояля, раскидывал там свои гаммы направо и налево. Мне захотелось его выключить. Чтобы одна труба осталась.
Надо же, такой звук. Сразу внутрь. Будто лампочку включает во мне.
* * *
Раньше, пока Лёвки не было, меня мама в свой театр брала. Спектакли я не смотрел, просто болтался по коридорам. Не то что неинтересно мне было, спектакли эти… Просто я не мог столько сидеть. Я и сейчас не могу. Прямо невыносимо это для меня, такое сидение. У меня без движения ноги отваливаются и руки. Ну, сейчас научился немного. А в детстве совсем не мог.
В общем, когда я маленький был, мама меня всё же водила на детские спектакли. И я сначала сидел. Потом сползал на пол. Под стул. А потом на четвереньках выползал из зала.
И тётенька-билетёрша меня там ловила. И говорила: походи тут, Игнат, только тихонько. Померяй, сколько шагов этот коридор. И я мерил, мерил…
А потом приходила мама и забирала меня. И я ей рассказывал, про что был спектакль. Сколько я успел посмотреть. И она удивлялась – так мало общего было у моих рассказов с авторским замыслом.
– Мне кажется, у тебя в голове отдельный транслятор, – говорила она мне. – Там тебе что-то своё показывают, не как всем.
* * *
А! Я же не сказал. Мама – театральный художник. Ну, её имени на афишах никогда нет. Она, как говорит, на подхвате. Иногда помогает тому, кто как раз главный художник. Доделывает то, что кто-то не успевает. И всё время в театре. Монтаж, демонтаж. Часто ночью, когда один спектакль закончился, а наутро уже другая сцена готова должна быть.
Демон Таж. Я когда ей сказал, она очень смеялась, про демона этого. А ещё есть слово «додемонтаж». Когда демонтировали, демонтировали, да не выдемо… Да не выдодемонтировали.
Правда, иногда она говорит: как тебе этот звездочёт на занавесе? Мой.
И я вспоминаю, что видел его. На кухне. Когда она утром кашу варит, мешает в кастрюле, а вокруг листки бумажные валяются. И каша потом… Э… Ну, не в каше счастье, тем более овсянку никто и не любит особо. И можно же яичницу.