– Софи, я не могу этого допустить! – сдавленным голосом сказал он. – Кроме того, он ссудил мне их под пятнадцать процентов в месяц, и я точно знаю, что он не расстался бы с моей долговой распиской, не получив все до последнего пенни! Софи, скажите мне правду!
– Я и говорю. Безусловно, ему это очень не понравилось, но пришлось уступить, потому что я пообещала пойти на Боу-стрит, если он откажется. Думаю, ты был прав насчет него, Хьюберт! Скорее всего, он действует заодно со всеми ворами в Лондоне, потому что стоило мне пригрозить ему, как он сразу же забеспокоился. Полагаю, ему очень не хочется становиться объектом пристального внимания магистрата.
– Голдхэнгер позволил запугать себя настолько, что отдал расписку и перстень? Голдхэнгер? – повторил он с таким видом, словно не верил своим ушам.
– А что еще ему оставалось делать? Я заявила ему, что глупо надеяться, будто с тобой может случиться что-либо ужасное, если вся эта история выплывет наружу; кроме того, он прекрасно понимал, что если я действительно отправлюсь на Боу-стрит, то он не получит ни пенни из своих денег.
– Вы остались наедине с этим грязным негодяем! Неужели вам не было страшно, Софи? – с изумлением спросил он.
– Нет, ничуточки. – И с извиняющимся видом добавила: – Если хочешь знать, я начисто лишена чувствительности. Сэр Гораций говорит, что это ужасно и совершенно не свойственно женщине. Но, честное слово, Голдхэнгер показался мне смешным! Эль Моро был куда страшнее! Он был одним из герильеро, и к тому же отъявленным разбойником! Однажды ночью, когда сэр Гораций был в отъезде, он вломился в наш дом вместе со своими людьми… Однако я разболталась! Люди, без конца вспоминающие свои приключения, – самые скучные создания на свете!
– Софи, он мог причинить вам вред…
– Мог, но у меня имелся пистолет, так что очень скоро он отказался от этой мысли! – пояснила она.
– Софи, Софи, и что мне теперь делать? – воскликнул он.
– Ничего. Тебе больше решительно ничего не надо делать. А вот мне пора идти, иначе я опоздаю к ужину. Не забудь сжечь ту бумагу!
Она скрылась в своей комнате, оборвав слова благодарности и протеста, которые он забормотал, и поскольку в тот день он ее больше не видел, то не смог их повторить. Тем вечером Хьюберт устраивал вечеринку, но друзья заметили, что он необщителен и задумчив. А в голове у него и впрямь царила путаница. Поначалу он испытал огромное облегчение оттого, что наконец избавился от долга перед Голдхэнгером, но, стоило ему не торопясь обдумать случившееся, на смену облегчению быстро пришло неуютное чувство вины. При мысли о том, что Софи, обычная женщина (к тому же младше годами!), не только выплатила его долг, но и ради него навестила такого человека, как Голдхэнгер, он испытал приступ дурноты. Скверный джин отнюдь не улучшил его настроения, и когда ранним утром он доплелся до Беркли-сквер, то был ничуть не ближе к решению этой новой проблемы, чем в начале прошлого вечера. Единственная связная мысль, крутившаяся в его голове, заключалась в том, что он должен любым способом немедленно вернуть кузине пятьсот фунтов.