– Я виню в произошедшем только себя. То, что мои поспешные и необдуманные слова вселили в Хьюберта убеждение, будто лучше пуститься во все тяжкие, чем в трудную минуту обратиться ко мне, станет для меня непреходящим укором! И я благодарен кузине за то, что она показала мне, как сильно я ошибался! Надеюсь, что больше подобное не повторится. У меня не было дурных намерений, но теперь я вижу, что выглядел в его глазах жестоким тираном! Я приложу все усилия, чтобы бедный Теодор не вырос в уверенности, что должен любой ценой скрывать от меня свои маленькие слабости!
– Мой дорогой Чарльз, уверяю тебя, ты преувеличиваешь! – успокаивающе проворковала мисс Рекстон. – Ты не должен и не можешь нести ответственность за поступки своих братьев!
– Ты ошибаешься, Евгения. Я на шесть лет старше Хьюберта, и поскольку мне известно – лучше, чем кому бы то ни было! – что нашему отцу нет до нас ни малейшего дела, мой долг состоит в том, чтобы заботиться о младших братьях и сестрах! Я открыто говорю об этом, потому что тебе известны наши обстоятельства!
Она ответила без малейших колебаний:
– Я твердо убеждена, что ты всегда исправно исполнял свой долг! Я видела, как ты пытался привить в доме своего отца принципы достойного поведения, дисциплины и подчинения. Поэтому Хьюберт просто не должен был усомниться в твоих чувствах, и оправдывать его поведение – которое мне представляется поистине шокирующим – неуместно и предосудительно. Вмешательство мисс Стэнтон-Лейси, которая наверняка руководствовалась самыми благими намерениями, явилось следствием минутного порыва и не могло быть продиктовано ее совестью. Каким бы болезненным ни явилось для нее это решение, у меня нет сомнений, что ее обязанность состояла в том, чтобы рассказать тебе все, без утайки, причем немедленно! А выплатив подобным образом долги Хьюберта, она лишь потворствовала ему в порочных азартных наклонностях. Полагаю, что по здравом размышлении она и сама поняла бы это, но, увы, невзирая на все ее добродетели, мисс Стэнтон-Лейси, на мой взгляд, не склонна прибегать к рациональному мышлению!
Чарльз посмотрел на нее, и в его глазах появилось очень странное выражение, истолковать которое при всем желании она так и не смогла.
– Если бы Хьюберт доверился тебе, Евгения, ты рассказала бы мне эту историю? – вдруг спросил он.
– Безусловно, – ответила она. – Я не колебалась бы ни минуты.
– «Не колебалась бы ни минуты»! – эхом повторил он. – Даже если бы это было признание, сделанное в полной уверенности, что ты не обманешь оказанного тебе доверия?