Вымолвив столь ужасную угрозу, он быстрым шагом вышел из комнаты, оставив сестру рыдать, а мать – восстанавливать утраченное присутствие духа посредством нюхательных солей.
В перерывах между всхлипываниями Сесилия принялась жаловаться на несправедливую и жестокую судьбу, подарившую ей брата – бессердечного тирана, и родителей, решительно неспособных понять ее чувства. Леди Омберсли, несмотря на то что искренне сочувствовала дочери, не могла этого снести. Заявив, что не может отвечать за сострадательность своего мужа, она заверила Сесилию, что ее собственные душевные порывы позволяют ей сполна оценить все муки запретной любви.
– Когда я была в твоем возрасте, родная, нечто похожее произошло и со мной, – со вздохом призналась она. – Он не был поэтом, разумеется, но я полагала, что безумно люблю его. Но у нас не было будущего, и я в конце концов вышла замуж за твоего папу, который считался прекрасной партией, потому что тогда еще не начал проматывать свое состояние, и… – Она оборвала себя на полуслове, сообразив, что подобные воспоминания сейчас звучат крайне неуместно. – Словом, Сесилия, – хотя я не должна говорить тебе этого – люди нашего круга женятся или выходят замуж не только ради собственного удовольствия.
Сесилия слушала мать молча, понурив голову и промокая глаза уже влажным носовым платком. Она знала, что избалована любовью одного из родителей и жизнерадостным равнодушием другого, и прекрасно понимала, что, узнав о ее увлечении до того, как лорду Чарлбери было позволено выразить ей свои чувства, леди Омберсли проявила к ней куда больше внимания и уважения, чем считалось позволительным у большинства представителей ее круга. Сесилия, конечно, зачитывалась романами, но при этом сознавала, что смелое и даже отчаянное поведение ее любимых героинь ей самой несвойственно. Она решила, что ей уготована судьба старой девы; и осознание этого повергло ее в такую печаль и меланхолию, что она еще ниже опустила голову и вновь поднесла к глазам насквозь мокрый платок.
– Подумай о том, как счастлива твоя сестра! – смягчившись, сказала леди Омберсли. – Я уверена, что нет более отрадного зрелища, чем видеть ее в собственном доме с очаровательным ребенком; Джеймс окружил ее вниманием и заботой, и… и всем остальным, чего только можно пожелать! Смею утверждать, что никакой брак по любви не мог бы оказаться более удачным – хотя я никоим образом не хочу сказать, будто Мария не привязана к Джеймсу! Но они были едва знакомы, когда он обратился к папе за разрешением заговорить с нею, и в то время она не испытывала к нему никаких чувств. Естественно, она прониклась к нему симпатией, в противном случае я бы никогда… Но Мария была такой милой, воспитанной девушкой! Она сама мне сказала, что считает своим долгом принять столь респектабельное предложение, когда папа оказался в стесненных обстоятельствах и нам следовало содержать еще вас четверых!