– Чарльз! – едва слышно пролепетала она.
Он сказал, не оборачиваясь и с трудом выговаривая слова:
– Я понял, что такой союз не сможет принести ничего, кроме страданий и горя. И ты, по крайней мере, будешь избавлена от жизни, полной сожалений! Я поговорю с отцом. Ты упрекала меня за влияние, которое я на него оказываю, но на сей раз оно будет использовано во благо тебе.
В любой другой момент его слова побудили бы ее задуматься над сокрытым в них смыслом, но сейчас шок и изумление завладели всем ее существом, лишив Сесилию способности здраво рассуждать. Она не могла произнести ни слова и с величайшим трудом удержалась, чтобы не расплакаться. Он повернулся к ней и с улыбкой сказал:
– Каким чудовищем я должен был тебе казаться, раз у тебя перехватило дыхание, Силли! И не смотри на меня так, словно не веришь своим ушам! Ты выйдешь замуж за своего поэта – вот тебе моя рука!
Она машинально протянула ему свою ладонь и сумела выдавить всего два слова:
– Благодарю тебя!
После чего выбежала из комнаты, не в силах ни добавить что-либо, ни справиться со своими чувствами.
Сесилия бросилась к себе в спальню, стремясь побыть в одиночестве. Ее мысли пребывали в таком беспорядке, что прошло много времени, прежде чем охватившее ее возбуждение улеглось.
Еще никогда сопротивление не оказывалось сломленным в столь неподходящий момент, и еще никогда победа не бывала столь ненужной и бессмысленной! На протяжении нескольких последних недель ее чувства претерпели самые решительные изменения, и она осознала это только сейчас. Теперь, когда брат дал согласие на ее брак с мужчиной, которого она сама выбрала, Сесилия вдруг поняла, что ее чувства к Огастесу были простой влюбленностью, как и предполагал Чарльз с самого начала. Его сопротивление лишь укрепило их, вынудив ее совершить роковую ошибку и едва ли не публично заявить о том, что она или выйдет замуж за Огастеса, или не выйдет ни за кого. Лорд Чарлбери, превосходящий Огастеса во всех отношениях, смиренно принял ее отказ, обратив свое внимание на другую. И какие бы невольные надежды ни зарождались в ее душе при виде того расположения, что он выказывал ей, отныне им не суждено было сбыться. Она и подумать не могла, чтобы признаться Чарльзу в том, что он был прав с самого начала, а она горько ошибалась. Она зашла слишком далеко; теперь ей не оставалось ничего другого, кроме как смириться с судьбой, которую она сама на себя навлекла, и хотя бы из самоуважения сделать вид, будто всем довольна и счастлива.
Первой для демонстрации своей радости она избрала Софи, решительно заявив, что ее можно поздравить с грядущим счастливым событием. Софи была поражена в самое сердце.