Впрочем, нельзя сказать, что семейство Омберсли прозябало в полнейшем одиночестве. Задержаться в городе до августа предпочли и некоторые их знакомые. Лорд Чарлбери по-прежнему проживал на Маунт-стрит; мистер Фэнхоуп обитал в своих апартаментах на площади Сент-Джеймс; лорд Бромфорд остался глух к увещеваниям своей матушки и наотрез отказался переезжать в Кент; да и Бринклоу отыскали несколько уважительных причин, чтобы задержаться на Брук-стрит. Как только угроза подхватить инфекцию миновала, мисс Рекстон вновь стала бывать на Беркли-сквер, одаряя своей милостью всех ее обитателей (среди которых особенной ласки с ее стороны удостоились леди Омберсли и Амабель) и строя планы грядущих свадебных торжеств. Мистер Ривенхолл почти все время проводил в разъездах, как того требовали дела его поместья; и если мисс Рекстон предпочла убедить себя в том, что его частые отлучки вызваны стремлением подготовить дом к ее появлению, то она вольна была заблуждаться на сей счет.
Сесилия, не обладая крепким здоровьем кузины, куда медленнее приходила в себя после тревог и чрезмерных усилий, сопровождавших ее четырехнедельное заточение. Она по-прежнему чувствовала себя усталой и измученной, несколько растеряв свою цветущую красоту. Помимо всего прочего, она оставалась необычно молчаливой, что не ускользнуло от внимания ее брата. Он стал доискиваться причины и, получив уклончивый ответ, когда она выходила из комнаты, задержал ее:
– Постой, Силли!
Она остановилась, с немым вопросом глядя на него. Помолчав немного, он вдруг спросил:
– Ты несчастлива?
На щеках у девушки вспыхнул румянец, а губы невольно задрожали. Она слабо взмахнула рукой в знак протеста и отвернулась, поскольку была не в состоянии объяснить ему царившее в душе смятение.
К ее удивлению, он взял ее за руку и легонько пожал, после чего, с трудом подбирая слова, очень мягко заговорил:
– Я никогда не хотел, чтобы ты была несчастлива. Я не думал… Ты такая славная девушка, Силли! Полагаю, если твой поэт найдет себе достойное занятие, я сниму свои возражения и позволю тебе поступить по-своему.
От изумления она не могла вымолвить ни слова и лишь обратила на него ошеломленный взгляд. Сесилия не стала отнимать свою руку, пока он сам не отпустил ее и не отвернулся, словно боясь встретить взгляд ее широко распахнутых глаз.
– Ты полагала меня жестоким и… бесчувственным! Вероятно, я действительно выглядел таким, но всегда желал тебе только одного – счастья! Я не одобряю твой выбор, но если ты все для себя решила, то, видит Бог, я не стану разлучать тебя с тем, кого ты любишь всем сердцем, или заставлять тебя выйти замуж за человека, который тебе безразличен!