Девушка закатила глаза и, наконец, изрекла:
- Вы на часы смотрели?
- В смысле? – не сразу поняла Лариса, спустившись с небес на грешную землю.
- В прямом. На часы, говорю, смотрели? Мы уже закрываемся.
- Но сейчас только полседьмого. Мне сказали, что вы работаете до семи.
- Не знаю, кто вам там чего сказал, но мы уже закрываемся… Раньше надо было приходить! – отмахнулась девушка и отвернулась к другому столу, на котором стояли огромные кастрюли. – Что за люди… совсем совести нет….
- Девушка, дайте, пожалуйста, две порции ужина по вот этим вот карточкам, чтобы они там не значили, - начала терять терпение Лариса.
- Я вам что не на русском сказала? Мы закрываемся! Так что освободите помещение. И вообще - от вас воняет! А у нас тут санитарные нормы, между прочим!
Лариса опешила, жутко смутившись, чувствуя, как пылают щеки. Казалось, что алая краска, залившая ее лицо, окрасила аж затылок. Но даже это не помешало ей ответить:
- Зато с нормами приличия проблемы…
Глаза вдруг защипало от набежавших слез. Женщина даже отвернулась, чтобы не показывать свою слабость, собираясь уходить, когда внезапно послышался чей-то голос прямо над ее ухом:
- Такое ощущение, что хамство покупателям является бесплатным приложением к рабочему месту…
Лара подняла глаза и увидела стоявшего возле нее чернявого мужчину, которого она видела в катере, когда плыли сюда. Тот ободряюще улыбнулся Ларисе и повернулся к работнице столовой, гаркнув во всю глотку:
- А ну, звезда малолетняя, бегом метнулась к кастрюлям на своих кривых ногах и выдала два ужина. По талонам «номер два», - для уточнения добавил мужчина, заметив краем глаза сжимаемые в руке у Ларисы талоны.
- Но уже время… - опешила девчонка, не ожидавшая, что кто-либо мог заступиться за эту замухрышку. Работники общепита были в самом привилегированном положении, а у некоторых даже короны начали на голове появляться от ощущения собственной важности.
- Я неясно выразился? Или мне повторить? А может, начальство твое пригласить, а пигалица? Бегом я сказал! Щас все будет, – повернулся мужчина к молчащей Ларисе и ободряюще улыбнулся. – Идите к дочери.
Лара благодарно кивнула и, понурив голову, направилась к столику. И так ей стало за себя стыдно, что не передать словами… Стыдно за ее внешний вид, который присущ обычно бомжам, стыдно за свою вялость и несмелость, стыдно за свои слезы, которые едва удалось сдержать. Даже за то, что мужчине пришлось за нее вступиться, ей было стыдно, хотя она его об этом не просила.
Лара подошла к столику и села за него, уперев лицо в ладони, уговаривая саму себя взять себя в руки и не размазываться как тряпке.