– Хорошо, я поговорю с вашим опекуном, – сказал Фоксли.
И, отведя Герриса в сторону, он начал как бы убеждать его с живостью. Оба по временам посматривали на меня. Когда же Кристел Никсон принес вино, Геррис отвернулся от судьи с нетерпением и сказал ему:
– Даю вам честное слово, что вы не имеете ни малейшего повода опасаться за него.
После порядочной выпивки соседи расстались, а меня Кристел Никсон проводил в мою комнату.
Глава VIII. Продолжение журнала Дарси Летимера
Возвратясь к себе, я стал думать о сквайре. Какие права мог он иметь надо мной? Право родства? Неужели я связан кровным родством с этим странным существом? Невольная дрожь охватила меня при этой мысли, и я почувствовал удивление, смешанное со страхом и почти с удовольствием. Я вспомнил свои черты, отраженные зеркалом в известную тебе минуту, и тотчас же подбежал к своему зеркалу удостовериться в том, могу ли я придать своему лицу выражение, казавшееся столь грозным у Герриса. Напрасно я, однако, нахмуривал брови – роковой знак не являлся, и я пришел к заключению, что подкова мне пригрезилась. Во всяком случае, жилы у меня на лбу надувались.
Вдруг отворилась дверь, и вошла Дорка. Мне сделалось стыдно, что она застала меня за таким странным занятием, и я оборотился к ней; полагаю, что случай придал моему лицу выражение, которого я напрасно пытался добиться.
Дорка отступила с изумлением.
– Не смотрите так на меня, пожалуйста! – воскликнула она. – Бога ради, не смотрите! Вы похожи на сквайра, как его… и если пришлось бы отыскать третьего, который нахмуривал бы так брови, как вы оба, то пришлось бы обратиться к дьяволу. Но вот и сквайр, – прибавила она, убегая.
Действительно, Геррис вошел в комнату и, заметив, что я смотрелся в зеркало, казалось, угадал причину.
– Не сомневайтесь, – сказал он, когда я повернулся к нему, – роковой знак, отличающий наше семейство, есть и у вас на лбу, хотя он теперь не настолько явственен, каким сделается, когда лета, огорчения и страсти оставят на вашем лице свои следы.
– Загадочный человек! Я не знаю, о чем вы говорите, – отвечал я. – В ваших речах столько же таинственности, как и в ваших намерениях.
– Садитесь, – возразил он, – и выслушайте меня. Я приподниму немного завесу, но вы увидите лишь преступление и горе – преступление, повлекшее страшную кару, и горе, назначенное Провидением в наследство несчастному семейству.
Помолчав немного, он начал свой рассказ.
– Вам известны междоусобные раздоры в нашей Шотландии; в особенности войны между партиями Брюса и Балиоля. Узурпатор Эдуард Балиоль пировал однажды со своими любимицами в замке Аннэн, когда на него напали войска восставших патриотов. Предводительствовали Дуглас, Редгонтлет, молодой граф Морай и сэр Саймон Фрейзер; успех их нападения был настолько полным, что Балиоль едва успел убежать полуодетый. Было очень важно захватить его, и за ним пустился в погоню храбрый кавалер нормандского происхождения, семейство которого давно поселилось на этих границах. Имя его было Фиц-Альдин; но резня, которую он совершал над англичанами, и отвращение к жизни, какое он обнаруживал во время кровавых войн этой эпохи, приобрели ему прозвище Редгонтлет