– Вам помочь? – послышался грустный голос у меня за спиной. Я вздрогнул и обернулся.
Она постарела, и волосы ее потемнели, лицо оказалось не таким привлекательным, как на фотографии, никакого вдовьего наряда на ней не было. Но я понял, что это Алевтина еще до того, как взглянул на бейджик. Я рассматривал ее с тем любопытством, с каким смотришь на человека, о котором много слышал – сравнивая свое представление с действительным образом. Действительный образ разочаровал. Грубоватая кожа, припухшие веки – слезы, бессонная ночь, – на выпуклом низковатом лбу какие-то красные пятна. На лице никакой косметики, даже губы не подкрашены. Мы никогда с ней раньше не встречались. Теперь я в этом окончательно убедился и могу спокойно уходить. Но тут мне в голову пришла одна мысль: почему Полина допустила эту встречу? Зачем вообще рассказала об Алевтине, если думала, что у нас возникнет роман? Зачем заставила меня следовать сценарию ее видения? Почему не воспользовалась возможностью от него сбежать – улететь вместе с Людочкой в Болгарию? А ведь Полина с самого начала была уверена, что мы никуда не полетим. Ждала звонка Сотникова, а я, как дурак, ей поддался. И в конце концов поверил, что меня неудержимо влечет к этой женщине. Нисколько не влечет, мне она вообще не нравится! Если бы я встретил ее при других обстоятельствах, если бы не знал, что должен ею заинтересоваться, просто не обратил бы на нее никакого внимания.
Наверное, я слишком пристально на нее смотрел, потому что ее взгляд вдруг изменился. Из печального, но заинтересованно профессионального он превратился в какой-то недоверчиво-потрясенный.
– Стас?! – выдохнула Алевтина.
Я подумал, что ослышался. Потому что ведь не могла же, в самом деле, она произнести имя моего брата. Но она повторила:
– Стас!
Радостно и уверенно повторила. И улыбнулась, и взяла мою руку, и робко, словно спрашивая, имеет ли она на это право, сжала.
– Стас! Боже мой! – Ее глаза, какого-то неопределенного болотного цвета, буквально засветились счастьем. И лицо совершенно преобразилось – стало одухотворенным и очень красивым. Я был настолько поражен этой переменой, что не сразу понял главного: меня она принимает за Стаса и не знает о его смерти. – Ну, почему ты появился сегодня? В самый неподходящий день?
– Меня нанял ваш муж, Алевтина, – я наконец смог разлепить губы и что-то сказать.
Мои слова подействовали на нее как оскорбление. Она горько усмехнулась, покачала головой и резко выпустила мою руку – почти отбросила.
– На «вы», «Алевтина», «нанял муж». Какие официальные, чужие слова. И сам ты такой чужой и официальный, – грустно проговорила она, тоже упустив в моих словах самое главное. – Совсем не так я представляла нашу встречу. – Ее глаза перестали сиять счастьем, в них были боль и упрек, но сквозь все это просвечивало прощение. Она прощала меня, а вернее Стаса, прощала заранее за все. – Хоть ты тогда так внезапно исчез, я тебя ждала, – продолжала она с болью, с упреком, прощая. – Все эти года ждала. – Алевтина снова робко взяла мою руку, вопросительно посмотрела на меня: можно ли? – поднесла к губам. Я напрягся, подумал, что она хочет поцеловать руку. Но она просто на нее подышала, словно согревая, – странный жест. – Помнишь? – спросила Алевтина, грустно улыбнувшись, намекая на какое-то их общее со Стасом воспоминание. Разумеется, я не помнил. Нужно было ей объяснить, что она ошиблась. Но я почему-то промолчал. – Ты совсем не изменился, а рука постарела, – печально сказала она, перебирая мои пальцы. А я поймал себя на мысли, что мне приятны ее прикосновения. И голос ее приятен. Захотелось закрыть глаза и отдаться этим ощущениям. – У тебя были удивительно молодые руки, – говорила между тем Алевтина. – Я так их любила, а ты исчез без всякого предупреждения. Не звонил, ни разу не пришел, я надеялась, что придешь, ждала, ждала…