– Толик принял тебя за сантехника?! – с наигранной веселостью воскликнула она. – Расскажите!
Инициативу рассказчика взял на себя Анатолий. По реакции и по тем репликам, которые вставляла Алевтина, я понял, что Бориса она не знает, вообще слышит о нем впервые.
– Нет, ну надо же! – восхитилась Алевтина. И теперь смех ее звучал искренне. Не знаю, что такого уж смешного она нашла в этой дурацкой истории. Мне стало неприятно. «По ее веселому виду и не скажешь, – зло, несправедливо подумал я, – что только вчера у нее убили мужа. Не пристало так вдове веселиться». А потом вдруг понял, почему на нее разозлился. Я ревную. Тоже, как и Толик, ревную. И, что самое ужасное, ревную не только к Анатолию, но и к мертвому Стасу. Ведь это не меня она представила в этой нелепой ситуации, не меня любила и ждала все эти годы. Я просто самозванец поневоле. И, как только она узнает, что я не Стас, тут же и потеряет ко мне интерес.
Мне стало обидно, но, как ни странно, ревность меня отрезвила (обычно бывает наоборот), вернула на твердую почву реальности. Я смог наконец нормально соображать. И тут же с ужасом обнаружил одно грубейшее несоответствие. Алевтина во мне сразу узнала Стаса. Допустим, мы похожи, но знала она его, когда ему было восемнадцать. Но главное даже не это. Алевтина сказала, что я – то есть он – совсем не изменился. И ведь Стас, тот тридцатилетний Стас, был сфотографирован возле этого самого магазина. За два месяца до своей смерти. Получается, она знала не восемнадцатилетнего, а тридцатилетнего Стаса! Он шел к ней в магазин, а Борис из него выходил, купив новый телефон. Чтобы проверить, как работает камера, он навел на первый попавшийся объект и сфотографировал. Все сходится. Получается, Борис ничего не подстраивал, а действительно случайно сфотографировал Стаса. Тридцатилетнего Стаса, направляющегося на свидание к Алевтине за два месяца до своей гибели. Он не сумасшедший, он…
Сумасшедший я. Или все мы, оказавшиеся в этом магазине. Или весь мир, давший трещину. Фотографию тридцатилетнего Стаса еще можно было как-то объяснить. Например, безумными экспериментами Бориса. Но факту знакомства Алевтины с тридцатилетним Стасом никаких объяснений найти невозможно.
– Стасик, – Алевтина прикоснулась к моему плечу своим легким женственным движением – меня передернуло, захотелось закричать, громко, на весь магазин, что я никакой не Стасик и чтобы они, все они, прекратили ломать эту совсем не смешную комедию. Но я не закричал и ни в чем не признался. Улыбнулся Алевтине, продолжая играть роль возлюбленного из ее прошлого. – Стасик, – повторила Алевтина, и я увидел, что мы одни – Анатолий вернулся на свой пост к стойке с мониторами. Правда, оттуда внимательно следил за нами. – Я хотела узнать, ты будешь продолжать расследовать убийство моего мужа?