Тревор повернулся к отцу и сменил тему.
– Тебе известно, почему Морган все продал и уехал с юга?
Разговор переключился на сложную политическую обстановку. Селина перестала слушать и обратила внимание на Элизабет – болезненно стеснительную, совершенно непривлекательную женщину. И что только Майлз в ней нашел? Тусклые, бесцветные волосы неопрятно выбивались из пучка на затылке. Пальцы, неловко сжимавшие ножку бокала, заметно дрожали. Глаза не поднимались от стола в страхе встретить чей-нибудь прямой взгляд, а щеки пылали при малейшем проявлении внимания.
Бедняжка явно чувствовала себя не в своей тарелке. От жалости и сострадания у Селины сжалось сердце, а спустя секунду пришло понимание: ведь сама она почти не отличается от Элизабет. Скорее всего они выросли в сходных, очень скромных обстоятельствах. Если бы не старания бабушки, поставившей себе целью воспитать внучку в светских традициях, сейчас она тоже сидела бы, сгорая от неловкости и смущения. Участь Элизабет не могла не вызвать искреннего сострадания.
Пожалуй, впервые в жизни пришло понимание важности и значения бабушкиного дара. Талантливая, популярная в Новом Орлеане швея, она внимательно наблюдала за образом жизни и манерами лучших домов города, чтобы передать впечатления внучке. Она повторяла для нее лучшие фасоны, а порой даже приносила остатки прекрасных тканей. В результате, когда Селине пришло время вступить в свет, трудностей не возникло – благодаря усилиям бабушки и стремлению Дианы Морган к дружбе.
Краем глаза Селина с огорчением заметила, что, даже беседуя с другими, Тревор постоянно за ней наблюдал. Внимание не только смущало, но и пугало. Если и жил на свете опасный человек, то в эту минуту он сидел напротив. Ничего, скоро она уедет. Жаль только, что Джастин уже запланировал этот злосчастный бал в ее честь, ради которого придется задержаться еще на целый месяц. К счастью, Тревор вернулся домой всего на несколько дней, так что ради Джастина можно потерпеть и даже изобразить радостное предвкушение. Почему бы и нет? Селина подняла глаза, снова наткнулась на пристальный взгляд и, не обращая внимания на гулко бьющееся сердце, заставила себя улыбнуться.
В ответ Тревор улыбнулся точно так же, как во время первой встречи, когда она подглядывала из-за колонны. Джентльмен приподнял бокал, как будто для тоста, и негромко сообщил:
– Ваши глаза уже дважды изменили цвет.
– Простите, что вы сказали?
Тревор перегнулся через стол и четко, хотя и приглушенно, произнес:
– Сказал, что тяжело ранен.
Озадаченная и растерянная, Селина отвернулась и жестом попросила слугу налить вина. Поднесла бокал к губам и осушила сразу наполовину, нервно ощущая обескураживающее внимание к собственной персоне и оттого почти не воспринимая общего разговора. Гул голосов казался смутным шумом. Она внимательно посмотрела в бокал, словно надеялась увидеть на дне хрустальный шар.