Мадам Шарманте подошла и строго погрозила пальцем, однако Тревор не обратил на нее ни малейшего внимания. Пока модистка обсуждала с Кэмероном финансовые вопросы, Тревор успел сложить пеньюар и убрать в коробку. Она вернулась, когда он уже закрывал крышку, и решительно взяла за руку.
– Нет.
– Но вам ничего не стоит сшить еще один, точно такой же, – тихо, сдержанно произнес Тревор, пытаясь совладать с опасным волнением.
– Я никогда ничего не повторяю.
Сердце забилось еще быстрее.
– И все-таки в этот раз придется повторить.
Они смотрели друг на друга в напряженной тишине мастерской, в окружении пристально наблюдавших за поединком швей.
– В вашем распоряжении шесть дней, – пробормотал Тревор.
Мадам Шарманте упрямо вскинула голову.
– Эта восхитительная ткань долго дожидалась своего часа. – Слова прозвучали сдержанно, но за ними чувствовался творческий жар. – Я спрятала ее, терпеливо отыскивая женщину, чья душа и страсть гармонируют с этим редким цветом. И, наконец, нашла.
Тревор почувствовал, как глубоко внутри сжались безжалостные тиски.
Мадам Шарманте прищурилась и посмотрела с особым вниманием.
– Существует один-единственный способ узнать, кому именно предназначен пеньюар.
– Умоляю вас сшить еще один, мадам, – с трудом проговорил Тревор.
Модистка убрала ладонь с руки, давая понять, что позволяет забрать сокровище. Он тихо вышел с коробкой в руках.
Не стоило переходить с менее крепкой смеси коньяка и абсента к чистому абсенту. Знатоки и ценители любовно окрестили напиток «зеленой феей», но, несмотря на нежное название, он обладал коварным свойством раскачивать стены и стирать лица всех, кто попадал в поле зрения. И все же обмануться Тревор не мог: оказавшаяся в его объятиях сирена была всего лишь опытной жрицей любви.
Лучший в городе дом терпимости держал красивых, раскованных женщин, знавших больше секретов и оказывавших больше услуг, чем мог вообразить мужчина. Но все оказалось напрасно. Абсент. Изысканное заведение мадам Олимпии. Эта женщина.
Волосы ее были почти такого же цвета, глаза напоминали те самые, зеленые, вот только цвет не меняли, когда она улыбалась или изображала вожделение. Тревор втянул воздух и с трудом сдержал отвращение: даже запах оказался совсем другим. Чего же он хочет? И что делает?
Он опустил руки и отступил.
– Можешь идти.
– Месье?
Он не без труда попал в рукава сюртука.
– Прослежу, чтобы тебе выплатили дополнительную компенсацию.
Она нахмурилась; темные брови сошлись у переносицы.
– Но мы же ничего не сделали, месье. Я должна отрабатывать свое жалованье, иначе мадам…