– Скоро покос!
Из балагана вышла Анна.
– Ты долго будешь полуношничать?
– Иду, иду! Задумался маленько! – скупо улыбнулся Лаврентий.
– Задумался! – проворчала Анна. – Тебе все больше других надо!
– Ладно, мать, не ворчи! – миролюбиво проговорил Жамов и поднялся с лавки.
Под утро прошел обильный дождь. Сильный порывистый ветер раскачивал вершины деревьев. В тайге что-то ухало, потрескивало. Проснувшийся Лаврентий чутко вслушивался в глухой шум дождя, барабанящего по крыше балагана.
«Однако, повалить должен! – подумал он о лесосеке. – Сильный ветер! Осподи, – взмолился бригадир. – Хоть бы норму выполнить. Оголодали совсем… Ну ништо…» – непонятно к кому обращаясь, не то к Богу, не то к черту, грозил простой мужик, сибирский кулак, неграмотный, но хорошо знающий счет, Лаврентий Васильевич Жамов.
Шум надвигавшейся грозы разбудил старую тунгуску. На черном небе непрерывно полыхали молнии, с оглушительным треском рвали над головой небосвод. Яркий, слепящий свет то и дело прорывался сквозь маленькое мутное оконце, на короткое время высвечивал нехитрое внутреннее убранство карамушки: два узких топчана вдоль стен, застланных оленьими шкурами, с лежащими человеческими фигурами, небольшой низкий стол, сколоченный из грубых досок, в углу железная печурка, – и затем наступала кромешная тьма. Анисья тревожно прислушивалась к громовым раскатам и глухо нарастающему таежному шуму. Нет, не спалось: старуха спустила ноги с лежанки.
– Спишь? – негромко окликнула она, прислушиваясь к неровному дыханию дочери.
– Не сплю! – ответила Агафья.
– Вот и я не сплю! – пробурчала старуха, ее босые ноги зашлепали по земляному полу. Она на ходу обеспокоенно ворчала: – Шибко, однако, гремит! – Продолжая ворчать, недовольно закончила: – Тайга бы, язви ее, снова не загорелась! – Скрипнула дверь, в избушку ворвался поток свежего воздуха.
Агафья молчала. Она лежала с открытыми глазами в душной темноте карамушки, обливаясь потом.
«Душно, дышать трудно!» – думала молодая тунгуска. С ней уже как-то было такое. В памяти неожиданно всплыло детское воспоминание…
Рядом с зимовьем отца стоял легкий чум. Из леса, вплотную подступившему к поляне, на которой стояли зимовье и чум, слышался звон ботала пасущихся невдалеке оленей. Это прикочевал в гости дядя Дормидонт, брат отца, низенький коренастый тунгус с кривыми ногами и реденькой бородкой. Хозяева и гости, Дормидонт с теткой Марией, сидели около костра. Шел извечный разговор: об охоте, урожае на кедровый орех и других таежных новостях. Дормидонт, прихлебывая из кружки крепкий и горячий чай, посмотрел на девочку добрыми с хитринкой глазами и, улыбаясь, вдруг сказал: