– О да! Прелестный, добрый человек, настоящий интеллигент. Попробуем заказать кофе в другом месте, нет?
– Кофе есть на моем вокзале.
– Поехали на вокзал, – согласился Штирлиц. – Я люблю мерзнуть на вокзалах.
– Наоборот, жариться, – вздохнула Магда. – На вокзале сейчас страшная духота.
Но они не успели расплатиться и уйти, потому что к их столику подошел Диц.
– Добрый вечер, – сказал Штирлиц. – Познакомьтесь, дружище. Это моя добрая знакомая из Ростока.
– Диц…
– Очень приятно, садитесь к нам, – ответила Магда, протянув ему руку, и Штирлиц отметил ту внутреннюю свободу, с которой женщина познакомилась, не назвав себя.
«Она говорила про себя неправду, – убедился Штирлиц, – она живет по легенде. Девочка из кухни вела бы себя иначе. А сейчас в ее словах была та мера уважительного презрения, которого люди типа Дица не ощущают».
– Надолго в наши края? – спросил Диц.
– Нет, увы, – ответила Магда.
– Как устроились? Здесь сейчас довольно трудно с пристойными отелями.
– Я экспериментатор по складу характера. – Магда чуть улыбнулась. – Чем хуже, тем интереснее.
Диц внимательно оглядел лицо женщины, и его стремительная улыбка показалась Штирлицу чуть растерянной.
– Хотите что-нибудь выпить, Диц? – спросил Штирлиц.
– Благодарю, – ответил он, – если ваша очаровательная подруга извинит меня, я бы хотел сказать вам два слова.
– О, конечно, – сказала Магда. – Бойтесь женщин, которые интересуются особыми делами мужчин…
Диц отвел Штирлица к бару, заказал две порции якоби, не спрашивая, что тот хочет пить, – знал, видимо, из данных гестапо, что оберштурмбанфюрер заказывает в ресторанах во время встреч с агентурой именно якоби, чаще всего доппель – восемьдесят граммов.
– Где я мог видеть вашу подругу? – спросил Диц.
– В Ростоке.
– Нет, я видел ее в Берлине.
– Она иногда наезжает.
– Не напускайте тумана, Штирлиц. Она живет в столице – я пока еще могу отличить провинциалку от берлинской штучки.
Острая тревога внезапно родилась в Штирлице.
– Ах вы, мой проницательный Пинкертон, – сказал он, казня себя за то, что привез Магду в этот клуб.
А Диц не зря задал Штирлицу этот вопрос: сегодня утром он получил с фельдсвязью фотографию графини Ингрид Боден-Граузе.
(Мюллер униженно лгал Гейдриху, выпрашивая спецсамолет РСХА, потому что служба наружного наблюдения потеряла эту «аристократическую стерву» – ее пересадил в свой «даймлербенц» Гуго Шульц, и на Восточном вокзале, где ее ждали агенты, она не появилась: Гуго придумал легенду, по которой Ингрид, потеряв билет на самолет, попросила его довезти ее до Франкфурта и там помочь сесть на первый проходящий экспресс. Билет ее они подбросили на одной из улиц по дороге на Кепеник, заложив его в тот журнал, для которого Ингрид писала, – так что в легенде все было правдой, кроме самого факта «потери». Однако признаваться, что наружное наблюдение потеряло Боден-Граузе, шеф гестапо Мюллер не мог, поскольку «наружники» подчинялись его отделу и он не хотел давать против себя карты Гейдриху, который недолюбливал его за «деревенские манеры, излишнюю жестокость и колебания в дни, когда начиналось наше движение». Мюллер, впрочем, не говорил, что его люди «ведут» аристократку – он не мог подставиться на лжи, – он лишь настаивал на том, чтобы Диц не терял времени зря: Мюллер, как и Гейдрих, не очень-то верил теории «словесного портрета» – он предпочитал доверять фотокамере и подробным донесениям агентуры.)