Его тащили за ноги, а потом закинули на жесткие деревянные носилки, отобрали оружие, сняли одежду кроме штанов и сапог, а он и не сопротивлялся. Небо перед глазами сменил белый, местами в красных брызгах потолок. В правую ногу под голенищем сапога что-то врезалось в самое мясо.
Он не заметил момента, как жесткие носилки сменились не менее жесткой и холодной каталкой. Его трясло, подбрасывало на порогах, под потолком помигивали желтые лампы дневного света. Резиновые колесики скрипели на гладком – наверное – кафельном полу: ших-ших-ших.
Чьи-то бесцеремонные руки вцепились с обеих сторон. На запястьях зхалопнулись тускло блестевшие с пятнами крови кандалы на короткой цепи. Когда Басмача рывком подтянули за руки и подвесили за кандалы на крюк, он закричал. Закричал от боли, потому что мог, и потому что некого стесняться. Рана на груди кровоточила, теплые капли стекали еще из-под правой подмышки.
Собственных хрипов он не слышал, дышал почти легко. Легкое не пробито, и то хорошо.
Впереди на крюке, спиной к Басмачу, висел еще один. Сбоку протопали бугаи в клеенчатых, забрызганных кровью темно-зеленых фартуках, таща за подмышки сухого загорелого мужичка лет сорока. Заросший бородой по самые глаза, тот бешено верещал и вырывался, пока не получил пудовым кулаком от санитара. Судя по бряканью позади, его тоже подвесили. Впереди была целая шеренга из висящих на крюках.
С протяжным «вуу-у-ух», где-то заработал мотор и конвейер сдвинулся.
Огонь, полыхнувший в простреленной грудине, заставил зрение померкнуть, всего на мгновение. Пол с выщербленными коричневыми и белыми плитками двигался рывками, цепь над головой скрипела, каждый рывок выстреливал болью в ране. Но боль как будто приручалась. Она была, но постепенно сдвигалась чуть в сторону. Терпимо. Плохо, но терпимо.
«Мясокомбинат, что ли?» – Басмач насколько возможно попытался осмотреться. Просторный, обшитый кафелем даже не коридор – тоннель, тянулся далеко, метров на тридцать. Конвейер с крюками и висящими на них людьми оканчивался перегородкой из висящей полосами полиэтиленовой пленки.
Там, за пленкой, стены из матового стекла были ярко подсвечены, виднелось движение. Тени двигались, копошились, что-то подносили к висящим телам, те дрыгались, доносились приглушенные крики. Басмачу это напомнило лазарет в части, где он служил по контракту. А еще напоминало скотобойню: крюки, конвейер, висящие туши. Ну, а впереди разделочный цех?
Посещение операционной в его планы не входило.
Бородач дернулся всем телом, проверяя на прочность кандалы, но проверил только собственные запястья: металл сильнее врезался в мясо, хрустнули суставы. Конвейер двигался рывками, делая остановки, порой долгие. Впереди из торчавшей напротив линии раструба ударила струя воды. Судя по воплям висящего мужика и клубившемуся пару, горячая. Сразу за мойкой, из лотка над конвейером сыпался белый, как известь, порошок. Операционная комната, медленно, но верно, становилась ближе.