Держа хрюкающе-брехливую свору на виду, скорым шагом, направился прямо по дороге, мимо выгоревшей автозаправки и свернул в проулок. Улица Тимофеева, или переулок Астафьева? Да кто же теперь вспомнит названия, а с табличек на полуразрушенных домишках давно слезла краска, сами указатели прогнили насквозь. Запустение, упавшие заборы и бурьян, пробивающийся из чернеющих окон, вгоняли в смертную тоску. Пройти до заветного двора следовало совсем немного, от асфальтовой дороги по вечно раскисшей грунтовке, максимум метров двести. Вот только Басмач не понаслышке знал цену таким прогулкам и заброшенным домам. Там могло водиться всякое. И знатно изменившееся со времен Напасти зверье, стояло чуть ниже на ступеньке опасности по сравнению с изменившимися двуногими. Люди и раньше-то не шибко белыми да пушистыми были к себе подобным, а приобретя всякие дополнительные руки-клешни, третьи глаза где-то на заду и свихнувшись от заразы мозгами, так подавно. Каннибалы встречались с завидной регулярностью.
Да, и чего в том такого да эдакого? В двадцатом веке в лесах какой-нибудь Амазонки, племена людоедов существовали почти до самой Напасти. И не только в лесах, а вполне даже в городах. Не племена, скорее одиночки, но все же встречались. А теперь? Теперь таким гурманам прямо раздолье. Правда потенциальные жертвы сбились в поселки и городища, ощетинились сталью и крепостными валами, оскотинились до предела, убивая перехожих бродяг. Так просто человеченки уже не достать. Отвлекая от совсем ненужных мыслей, заскрипело железо.
Басмач встрепенулся, вскинул винтовку, прислушался. Тихо. Только ветерок легкий гуляет меж осколков в рассохшихся от времени и дождей рамах. Снова брямкнула жесть. Спутниковая тарелка, коричневая ото ржи, и потому не заметная на фоне такой же крыши, снова скрипнула. Снова заскрежетало. Ветер. Басмач приопустил СВТ и, с оглядкой, продолжил путь, обойдя целое дерево, не то клен, не то вяз, со стволом в обхват, проросшее прямо посреди улицы. Дерево успело умереть от старости и осадков. Часть корявых веток проломила крышу дома пососедству.
Из-за поворота показался двор, тот самый.
С покосившимися, прогнившими насквозь воротами. Когда-то, они были выкрашены в зеленый цвет, но от краски ничего не осталось, почти. Только несколько пятен. Врезанная в высоту воротины калитка с кольцом-ручкой, со страшным скрипом, но все же отворилась. Здесь, лет много назад, совсем еще мальчишкой, Басмач любил проводить время. Дед Усман, крепкий, высокий, в свои восемьдесят белозубый и с маленьким топориком на поясе. Всегда при топоре, этом удобном во всех смыслах инструменте, дедушка Усман ходил по стародавней крестьянской привычке. Он был человеком дела. Даже просто прогуливаясь по двору, заметив чуть вылезший из доски в крыльце или заборе гвоздь, тут же загонял его обухом топора. Деятельный был человек, что и говорить.