Ну, где же ты, бывший друг Никитин, где ты спрятался, подонок? А?
Удивительная штука — жизнь человеческая. Еще вчера они с Пашкой Никитиным были закадычными дружками, все были готовы делить пополам, а сегодня они с Пашкой — враги. Даже в страшном сне такое не приснится.
Солнце сделалось совсем беспощадным, рвало кожу, давило на череп, норовило приподнять черепную коробку вместе с волосами, пот заливал глаза. Совсем рядом плескалось безмятежное прозрачное море, манило к себе. В другую пору Мослаков кинулся бы в него, смыл бы с себя всю налипь, но неведомо, наступит эта другая пора или нет, по лютости нынешнего времени, скорее всего, не наступит. Слишком уж человек сделался безжалостен к человеку… Иногда бывает так тревожно, так плохо, что хоть скули по-собачьи, но приходится сжиматься в кулак, стискивать зубы из последних сил, чтобы взять себя в руки, и хорошо бывает, если это удается… Но в один прекрасный момент сил может не хватить…
Тревожно было и сейчас. Он продвинулся вперед еще на несколько метров, вновь замер, обратившись в слух.
Послышался далекий, задавленный расстоянием хлопок. С одного из «дагестанцев» в воздух поднялась красная ракета и, словно ударившись обо что-то, о невидимый потолок, рассыпалась на мелкие брызги.
Следом поднялась вторая ракета. «Дагестанцы» о чем-то предупреждали катера.
— Сигнальте, сигнальте, — едва слышно пробормотал Мослаков, — скоро от катеров один пух с заклепками останется… От вас останется то же самое.
На катере, прилепившемся к левому борту сторожевика, что-то гулко ухнуло, вверх взметнулся столб вонючего сизого дыма, белыми чайками полетели слизанные взрывом бумаги. Несколько листков перепорхнули через борт «семьсот одиннадцатого» и шлепнулись к ногам Мослакова. Он потянулся рукой к бумаге, которая лежала ближе к нему, поднял, глянул.
Это была газета. Половина текста на азербайджанском языке, половина — на русском. Место издания — город Баку.
Интересно, как же газета попала из Баку на бандитский катер? Мослаков неожиданно вздрогнул — с газетного листа закантованный в траурную рамку на него смотрел знакомый человек. До боли, до слез знакомый.
— Г-господи! — неверяще прошептал Мослаков.
Это был Магомед Измайлов, старый бакинский кореш, с которым они в уютных задымленных подвалах выпили столько вина! Мослаков опустил глаза чуть ниже, прочитал: «В автомобильной аварии во время исполнения служебных обязанностей погиб…» Дыхание у Мослакова сперло, в груди тоскливо заныло. Но это было еще не все. Газета не отпускала его, она словно хотела преподнести что-то еще, такое же неприятное, как и извещение о гибели Магомеда Измайлова. Мослаков скользнул глазами по строчкам газетного набора.