— Очень мило… Ну что, я за работу? — Никитин поднялся со стула. Вид у него был нерешительный, улыбка неожиданно сделалась виноватой.
— Действуй! — одобрил порыв Никитина шеф.
Ира лежала на кушетке, застеленной мослаковским пледом, улыбалась чему-то своему, далекому. Паша Мослаков лежал рядом и, чуть отстранившись от Иры, жадно рассматривал ее, отмечая разные трогательные мелочи, бросающиеся в глаза, — кокетливый завиток волос около уха, капельку пота, похожую на капельку росы, уютно устроившуюся на сгибе длинной шеи, рубиновый пламенек дорогого камешка, вставленного в сережку, щурился довольно, влюбленно… Он не верил тому, что Ира находится рядом с ним, что это не сон, а явь.
— А ты красивая, — наконец прошептал он, — очень красивая. Ты об этом знаешь?
Губы Иры шевельнулись едва приметно, и до него донесся слабый, разом угасший в воздухе шепот:
— Знаю.
— Ох, Ирка! — Мослаков прижался носом к ее плечу, втянул ноздрями нежный дух, исходящий от ее кожи, и неожиданно признался: — Я такой счастливый!
Мослаков набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул разом, избавляясь от внутреннего стеснения, почувствовал себя освобожденно и произнес едва слышно, гаснущим шепотом: — Я тебя люблю.
Ира стремительно повернулась к нему, прикоснулась горячими губами ко лбу Мослакова:
— Я тебя тоже люблю, — снова прикоснулась губами к его лбу, и Мослаков почувствовал, как внутри у него вспыхнуло что-то жаркое, торжествующее, светлое, задохнулся на мгновение от нежности и счастья, вновь, будто ребенок, прижался носом к ее плечу.
— Ты не представляешь, Ирка, какая ты хорошая.
— Ты, Паша, тоже…
— Я тебе предлагаю… предлагаю свое сердце, свою жизнь, все, что у меня есть. Все это, Ир, — твое, — Мослаков услышал, как гулко, жарко, больно у него бьется сердце.
Ира тихо-тихо, будто в воздухе повис серебряный звон, рассмеялась.
— Возьму, — сказала она. — А ты в обмен возьми все, что есть у меня.
— Ох, Ирка! — восхищенно прошептал Мослаков. Он все еще не верил — отказывался верить в происходящее. Сон это, сон… Надо, чтобы сон этот продолжался долго-долго.
— Расскажи что-нибудь, — попросила Ира. — О своей службе, например…
— В моей службе нет ничего интересного. Серая, как валенок, нудная. Весело бывает только во время штормов.
— Укачивает?
— Не-а!
— Служба опасная?
— Не-а!
Ира тихо, воркующе, будто диковинная птица, рассмеялась.
— Ах, Паша, Паша.
— Пашок-Запашок. Меня иногда так зовут.
— Кто?
— Подчиненные.
— Ничего себе обращение к начальнику.
— Я думаю вот о чем…
— О чем?
В голосе Мослакова возникло что-то звонкое, радостное, Ира приподнялась, разгладила на Пашином лбу несколько морщин: