— Мы чувствовали, что ты с нами, а не с ними. Почувствовали, но в открытую не успели…
— Спасибо… — и он пожал мне руку.
Рукопожатие оказалось болезненно слабым — жизнь уходила из его тела, недавно совсем еще такого мощного и ладного…
— Да что спасибо, ты меня прости — подставил тебя…
Рядом суетились какие-то люди, некоторые из них подходили ко мне и дружески хлопали по плечу. Тогда я оборачивался и узнавал Пампушку, Грека, Цыпленка. Они выражали восторг по поводу встречи, что-то несли с признательностью и благодарностью о моем особом вкладе в разгром базы киллеров, но я не разбирал их слов — и телом, и душой находился подле Барона, слушал внимательно его сбивчивый рассказ:
— Настоящая моя фамилия — Новицкий. Звать Владимиром. С КГБ связался еще на первом курсе МЭСИСа. Существовал негласный договор с Конторой, согласно которому я должен был стать кадровым сотрудником Управления «А» по окончании института… Но все случилось гораздо раньше. И попал я не во внешнюю разведку, а в секретную группу «С-7», действующую против преступников в родной стране…
— Помолчи, Володя, помолчи, тебе сейчас нельзя напрягаться, а многое нам уже известно…
Мы с Олегом погрузили друга на носилки и понесли к вертолету. Впереди ковылял раненый Степан. Отдавать его в руки правосудия никто не собирался.
Возле геликоптера нас догнал дядя Коля. Протягивая «ТТ», он приговаривал:
— Отличная штука, это я как охотник говорю. Главное — прицел хороший. Ни разу не промазал.
— Оставь его себе! — отмахнулся Вихренко. — О документах позаботимся позже. Как твоя фамилия?
— Калядин Николай Иванович.
— Спасибо, Николай Иванович. Выручил ты нас сегодня. Подсоби еще, коль так добр. Вот ключи от наших машин. Загони их себе во двор.
— Сделаем. Где они сейчас?
— На центральной площади… Через недельку мы вернемся, привезем удостоверение на оружие и заберем технику…
— Пистолет мне, конечно, не помешает, только как-то неудобно…
— Бери, не стесняйся. Это твоя награда за геройство!
Тепло попрощавшись с дядей Колей, сели в вертолет. Винтокрылая машина взмыла в воздух и взяла курс на Москву.
…Спустя несколько часов Новицкого положили в лучшую клинику, прооперировали раз, потом еще раз, мы с Олегом не отходили от него двое суток, но в первый день лета нашего товарища не стало…
Все это время его организм отчаянно боролся со смертью. Будь он чуть послабее — умер бы еще там, на проклятом пирсе, но все же победить смертельную рану Новицкий так и не смог.
То теряя сознание, то приходя в него, Владимир не утрачивал главного своего качества — оптимизма, и как только мог шевелить губами, продолжал рассказывать историю своей жизни, чем-то очень напоминающую мою собственную, а еще больше — судьбу Вихренко: