– Ну мне ли не знать. А какие?
– Самые главные. Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешнаго… Ну и дальше «Отче наш», «Богородице Дево…» Святителю Николаю и целителю Пантелеимону.
– Тась, гляди-ка. Наш электронный мыслитель православные молитвы выучил.
– А как же. Мы с женой православные. Да где себя чувствуешь умиротворенно и благодушно, как не в церкви? Направо глянешь, налево глянешь – свои. Как бы у себя живешь. А то чуть толерантность не оправдаешь, так сразу шурум-бурум: мол, не забывайте, кто хозяин.
– Что правда, то правда. Спасибо, Рома, – Морхинин одобрительно посмотрел на молодого человека.
Когда Морхинин приехал к дочери в миниатюрный офис в глубине двора под облупившейся аркой, Соня ему выговорила:
– Звонишь, просишь деньги, а сам носа не показываешь.
– Заболел, давление подскочило. Вот если так дело пойдет, то скоро и хоронить будете. Сейчас человека похоронить – дело затратное. Так что заранее крепись. Денег уйдет – уйма.
– Хватит молоть черт-те что, папаша. Нашел тему для шуточек. Как сейчас себя чувствуешь?
– Ничего, на ногах держусь и языком шевелю.
– Языком ты при любых катастрофах болтаешь борзо. Держи конверт. Про что роман-то?
– Про хориста из оперного театра. Но не про меня, а про одного непутевого тенора… Помнишь, как я вас на утренники в театр водил? Оперу «Снегурочка» помнишь?
– «Снегурочка»… – вспомнила бизнес-леди; на ее суховатом, скупо подкрашенном лице засветилось дальнее отражение отрочества, и в голубых подобревших глазах словно полетели звездочками снежинки, а в ушах нежно запели сказочные мелодии Римского-Корсакова. – На сцене снежками бросались, когда Масленицу провожали… Как в школе после уроков… – сентиментально задумавшись, припоминала она. – И хор громко пел и плясал… А самый статный мужчина в хоре был наш папа, хоть и с приклеенной бородкой…
– Давай бабло-то, – сказал Лямченко. – Чего тянуть? Ты же мне доверяешь, можно и без договора. Само собой, твой роман издастся, куда он денется.
– Я тебе доверяю, – посмеиваясь, отвечал на это братское предложение Морхинин и вдруг впервые заметил, что у Миколы треугольные собачьи уши. – Но лучше все-таки сделаем как положено: договор с подписями и печатями. А по правилам я тебе деньги на счет издательства переведу.
– Ну это уж чересчур, – возмутился Лямченко, выпучивая на Морхинина светлые, желтовато-серые глаза. – Сколько водки вместе выпили и такие формальности. Отстегивай наличняк, мне с ребятами расплатиться надо. Я тебе расписку выдам с бухгалтерским подтверждением.
Морхинин подумал и отсчитал Лямченко пятнадцать тысяч, которые тот подчеркнуто небрежно запихал в карманы брюк.