– Нет, – сказал Морхинин, подозревая, что Толобузов его разыгрывает. – Лучше оставьте мою скромную фамилию.
– Вы читали «Ономастикон» – великий труд академика Веселовского? В нем академик нашел происхождение и распространение множества имен и фамилий…
– Но какое отношение имеет… – начал было автор очерка, сожалея в душе о неожиданных сложностях.
– Отношение? – опять подпрыгнул, сидя на стуле, Толобузов. – Морхиня Иван Гаврилович, сын Гаврилы Олексича, соратника Александра Невского. А Гаврила-то – родной племянник Радши или Рачи… по-настоящему это Радомир или Радован… знатного сербского воеводы, вышедшего с дружиной на Русь и…
– При чем здесь сыновья, племянники и сербские выходцы? – недоумевал Валерьян Александрович.
– А вот притом они, – настойчиво продолжал Толобузов, севший, видимо, на своего любимого конька. – Один из потомков Морхини Ивана Гавриловича, уже в середине шестнадцатого века – боярин Григорий Александрович Морхинин по прозвищу Пушка, стал родоначальником бояр Пушкиных, разросшихся на несколько родовых ветвей. Одна ветвь дала нашего гениального поэта… уф! Сами не догадываетесь?
– Нет, – искренне признался автор очерка.
– Раз вы Морхинин, то – по логике вещей – изначально являетесь как бы и Пушкиным, раз все Пушкины произошли от Морхинина. Ясно, как солнечным майским днем.
Морхинин почувствовал, что у него начинает сильно кружиться голова.
– Публиковать пусть и неплохой литературный материал, но нагружать его псевдонимом… который есть фамилия великого поэта, неудобно, неэтично. Вообще я не хочу.
– Тогда я не буду публиковать ваш очерк о герое войны 12-го года, – преспокойно сказал Толобузов. – Мое представление издателя видится именно таким, каким я объяснил.
Морхинин расстроился, хотел встать и уйти. Но Толобузов опять начал его уговаривать, доказывать все выгоды именно такой подачи очерка. Он говорил без умолку, а рукопись держал цепко и не отдавал сопротивляющемуся автору. Наконец Морхинин почувствовал муть в глазах и полное безразличие к судьбе. Он помолчал немного, вздохнул и согласился.
Альманах вышел тиражом семьсот пятьдесят тысяч экземпляров и почему-то в Киеве, хотя и на русском языке. Гонорар, как тогда бывало, достаточно впечатлял. Морхинин посмотрел на свой портрет, еще раз удостоверился в авторстве некоего Пушкина и трагически опустил голову.
Иногда может создаться впечатление, будто Морхинин при первых же попытках опубликоваться всегда осуществлял свой замысел. На самом деле ему часто приходилось (после двух-трех месяцев ожидания) забирать свою рукопись под равнодушным взглядом редактора.