Ликующий Морхинин буквально примчался на Беговую. Войдя в издательство, он не обнаружил директора, договор предоставила Алла Константиновна. Выражение ее лица, крупного и лишенного макияжа, казалось крайне сосредоточенным и смугло-бледным от озабоченности и сугубого внимания к своим обязанностям.
Договор не обрадовал Морхинина цифрой, определявшей гонорар. Помявшись малость, он робко высказал свое авторское мнение об издательской скупости.
– У коммерческих издательств тяжелое положение, – как бы оправдываясь, начала объяснять Алла Константиновна. – Кругом давят налоговики, аренда растет, полиграфия дорожает, масса придирок от десятка организаций: пожарных, экологических, медицинских… Милиция, агентства, заменяющие былую цензуру… И от всех нужно откупиться. Это очень хлопотливое и рискованное дело, Валерьян Александрович, ничего не поделаешь. А наш хозяин (она оглянулась на отошедшую Танечку) хищник без зачатков совести даже по отношению к собственным сотрудникам. Так что… – она подала ему отпечатанные листы для подписи.
Подписывая, Морхинин коснулся локтем ее массивного бедра. Алла Константиновна вспыхнула так густо и ярко, что у нее даже почернели глаза, зеленоватые от природы. Женщину чуть тряхнуло, и дыхание ее заметно отяжелело. «Ого, – подумал Морхинин, скользя взглядом по статьям договора, – а ведь баба-то – штучка еще та… Небось темперамент, как у тигрицы…» Он справился о сроке выпуска книги и дате выплат – нищенских и растянутых на две части.
И все-таки Морхинин, выйдя на улицу, был счастлив. Значит, не зря он просидел четыре года за столом с зеленой лампочкой перед мерцающей чернотой ночного окна. И упорно продолжает это странное, неопределенное в смысле успешности, изматывающее и сладостное занятие. Боже, неисповедимы пути твои! Откуда взялось у немолодого хориста непредвиденное, неудержимое пристрастие, будто сомнамбулический проход по карнизу?
Вообще, надо признать, умнел Морхинин в понимании своего положения чрезвычайно медленно. Не имея, по сути, ни связей, ни родственников в этой среде, он был в принципе одинок. Удачи, которыми как писателя наградила его судьба, были, конечно, странными. Продолжая горбиться за столом, он представлял себе (или ему казалось?), что кто-то, стоя позади, заглядывает ему через плечо… Кто же? Великая тень снизошедшего классика? Или, может быть, некая субстанция будущего читателя? Или сам черный фигурант, криво усмехаясь и мстя за его церковный труд, подсунул ему это чарующее искушение?
Морхинин написал средней величины повесть, за которую его потом упрекнули: мол, плагиатом попахивает, у Лема спер. Роскошная красавица Венера-Венуся Морхинина возникала из недр таинственной лаборатории и оказывалась в легкой блузке и стареньких джинсах на улице фантастического города, населенного порочными антропоморфными существами.