– Да? – удивилась Оксана. – Это круто.
– Давай, Валерьян, шарахни, – поддержал его Лямченко.
– Но может быть, позовем прессу? Телекорреспондентов? Зовите всех кого можно! – Клеретская замахала руками, призывая кого-то.
Возникли взлохмаченные парни с телекамерами, какие-то девицы в джинсах или шортах. Что-то сверкало мимолетными вспышками, что-то жужжало в руках репортеров. Кто-то выяснял повод внезапной толкучки. Кругом хихикали и лупили глаза молодые люди: «Что, что? Очередной скандал Оксаны?»
Наконец все заняли места по окружности, наплевав на корифея у рояля.
– Ща будет небольшой литературный скандальчик, – заявил, потирая ладони, Лямченко. – Валерьян, врубай.
Поставленным баритонально-басистым голосом обаятельный Морхинин прочитал, стоя напротив белой Оксаны:
Вы абсолютно неприступны
Для провоцирующих спазм…
Но если кто-нибудь взбодрится,
Упрется, взбесится, внедрится,
То в результате состоится
Ваш снисходительный оргазм.
– Браво! – восторгаясь, завопил бывший друг Зименков.
Близстоящие зааплодировали, загалдели. До Оксаны Клиберновой что-то дошло. Она пристально посмотрела на Валерьяна.
– Вы достойны пощечины за эту наглость, – сказала она.
– Ну, детка, ты по телику отпускала такое, – вмешался Лямченко, – шо только шо читанное – просто сопли и детский сад.
– Я считаю, красивые, профессиональные стихи, – заявила секретарша Зименкова Лиля.
Американец внезапно прервал выступление и стал спускаться с эстрады. За ним кинулась гурьбой часть зрителей, требуя автографов. Но большинство участников элитарного концерта осталось. Некоторые перебрались по лесенкам-переходам в нижний вестибюль, где грянул оркестр с рокотом барабанов и завыванием труб, а девицы в юбочке на одной бретельке закрутились, чтобы достоверно показать свои телесные ценности.
Вблизи эстрады, на верхнем этаже, стало свободнее. Однако группы мужчин и дам еще сидели за столиками.
У рояля появился какой-то высокий старик, имевший задорный и нахрапистый вид. Кто-то из телевизионщиков назвал его фамилию, которую Морхинин не расслышал. Время от времени отбрасывая со лба сивую прядь, неожиданный обличитель напористо и смело начал спич, по-видимому, политический, укоряющий буржуа, бросающих охапками доллары ради представителя западного музыкального драйва, тогда как сотни тысяч соотечественников не имеют самого необходимого.
Раздались поощрительные хлопки, смешанные с раздраженным ропотом. Кто-то направился к высокому старику с явно агрессивным намерением. Но он, нисколько не испугавшись, насмешливо показал приблизившимся фигу. Морхинину показалось, что в употребление был запущен мат. Около высокого старика появилось трое молодцов, своим видом давших понять недовольным, что они не остановятся перед мордобоем. Старик, эффектно откинув прядь, захохотал. Видимо, довольный своим выступлением, он покинул эстраду.