– А бок?
– Сильная травма. Ничего, пройдет. Лежите спокойно.
Хороший совет лежать спокойно, если ты искалечен и вообще не понимаешь, что с тобой произошло.
– Я здесь… когда?
– Вас привезли вечером. Все будет хорошо.
На другой день пришла Тася, бледная, в мятом белом халатике поверх платья. Заплакала.
– Доигрался, – сказала Тася. – Тебе обязательно нужно было напиваться и читать издевательские стихи?
– За это меня избили? – стараясь улыбаться заплаканной Тасе, уточнил Морхинин.
– Слава богу, что не убили. Но почему застрелили твою бывшую редакторшу? Ужас, ужас!
– Какую редакторшу? – оторопело зашлепал губами Морхинин. – Причем я ведь… читал что-то… Застрелили?
– Ты оскорблял в стихах Адама Сергеевича… Мне сказал по телефону Лямченко. И там был кто-то еще покруче. Они приказали бить тебя на улице, около клуба. А она…
– Редакторша? Которая с Зименковым?
– Ничего не знаю про Лилю. А Зименкова вызвали к следователю. И Лямченко тоже. Вернее, им устроили предварительное дознание. Они видели, кажется, кто стрелял.
У Морхинина появилось ощущение, что ему еще раз нанесли сильный удар по голове. Его слегка затошнило.
– Дай воды, Тасенька, – жалобно попросил он. – Что-то мне плохо.
– Ирод ты, Валька, – снова заплакала Тася, наливая в стакан боржоми. – Что ты устроил спьяну? Из-за тебя человека убили. Бедная женщина… Помнишь редакторшу, которая работала в издательстве, где вышел «Плано Карпини»?
– Алла Константиновна! Ее? Но почему? Я ее даже не видел на том концерте. За что?…Позвони Лямченко, пусть придет.
Лямченко к нему не пришел. Зато через три дня осторожно заглянул в палату следователь. Кстати, больничная палата почему-то предоставлялась одному Морхинину. Следователь сел на стул у постели:
– Майор Серебряков, уголовный розыск. Главное управление министерства внутренних дел. Вы в состоянии отвечать на мои вопросы?
– В состоянии, – хмуро ответил Морхинин.
Он напряженно старался разгадать, какое отношение имеет убийство Аллы Константиновны Угловой к чтению им с эстрады vip-клуба эпиграмм на известного правозащитника и госслужащего высокого ранга.
– Начнем, – произнес следователь, доставая из внутреннего кармана объемистый блокнот в твердой обложке.
Это был худощавый брюнет в поношенном сером костюме и бежевой водолазке. Волосы без блеска, давно немытые. На щеках вертикальные морщины и заметная небритость. Ухмылка неприятная, тон разговора профессионально деловой. А вообще заметно: человек недобрый, придирчивый, нервный. Собственно, с чего бы ему быть добродушным и уравновешенным? Лишь бы не был откровенной сволочью, и то хорошо.