Феликс Абрамович тогда добровольно вызвался сотрудничать со следственными органами, благо баллотировался в то время на теплое и ответственное место депутата городской думы. Но спустя всего несколько месяцев дело отчего-то зашло в тупик, часть важных отчетных банковских документов пропала куда-то и, несмотря на титанические усилия господина Гурвича по их розыску, так и не нашлась. Через полгода дело было закрыто «за недостаточностью улик», а Феликс Абрамович спокойно вернулся к своим прямым служебным и общественным обязанностям. Более того, умудрился сохранить мандат народного избранника.
Господин Гурвич и теперь выглядел моложе своих сорока пяти лет. Подтянутый, широкоплечий, без намека на брюшко, с глубоким и цепким взглядом серо-стальных глаз и черной густой шевелюрой без малейших признаков облысения и седины. И лишь темные круги под глазами да неестественная бледность плохо выбритых пухлых щек намекали, что их хозяину за последние несколько суток пришлось несладко.
Он по очереди настороженно и внимательно оглядел всех присутствующих и повторил слегка дрогнувшим голосом:
– Прошу уважаемые органы правопорядка защитить мою жизнь и достоинство.
– Проходите, господин Гурвич, – спокойно предложил Берест, воспользовавшись правами начальника и хозяина положения. – Мы готовы вас внимательно выслушать.
– Но я вижу здесь посторонних, – заявил беглый банкир, недобро уставившись на меня.
Еще бы! Не кто иной, как журналист Котов три года назад раскопал того самого отставного бухгалтера, давшего следствию ценнейшие сведения об истинных объемах средств фонда «Новая Сибирь», распределяемых по районным отделениям. Господину Гурвичу тогда пришлось изрядно понервничать, прежде чем его ушлым юристам удалось уговорить этого честного человека отказаться от своих показаний…
– Дмитрий Алексеевич Котов – журналист, имеющий постоянную аккредитацию в управлении криминальной полиции, – веско сказал комиссар. – Так что, прошу, Феликс Абрамович, излагайте вашу одиссею.
Гурвич переступил с ноги на ногу, одернул дорогую, из тонкой темно-серой замши, куртку и с независимым видом прошел мимо меня к столу. Медленно и с достоинством опустившись на предложенный стул, он вынул из нагрудного кармана вычурную с золотым тиснением коробку папирос «Publish smoky» и изящную перламутровую зажигалку в виде обнаженной женской фигурки, держащей на голове амфору, затем тщательно размял папиросу и со вкусом закурил.
Мы молча наблюдали за его действиями, понимая, что банкир не из тех, кто побежит в органы по пустякам. Чтобы решиться на такой шаг, Гурвичу должно было достаться, по моим расчетам, что называется «по самое не балуйся». Наконец, сделав несколько глубоких затяжек, он заговорил.