Когда в рельсу бил, ни о чем не думал. Скрип воротьев услышал — понял, что уснул я все-таки. Лысый с девкой вылезли из норы при полном параде и намылились куда-то. Девчонка, правда, вернулась и потащила из спальника… пистоль — не пистоль? Не рассмотрел, но похоже. Сунула «фигуру» в нагрудный карман. Вышла.
Лысый давай замок вешать, и только тут я сообразил, что в насосной, где они обосновались, нет никого.
— Молодец, Роин, — шепчу себе, а сам по шкуродеру ногами вперед ползу.
Крошка каменная руки режет, а у меня от злости слезы текут. Надо же так проспать! Все сделал! Нору нашел наискосок от пристанища. Если воротья откроют — как на ладони картинка. «Как проспал-то?» — кричу себе, а рукам больно — сил нет.
Под конец еще и каремат туристический, который подстилал, дыбом встал. Еле-еле выпутался из объятий его.
Когда в машинный зал выскочил, заметил, что на фоне уходящей парочки кто-то третий мелькнул. Тень не тень… «Все рассуждения потом, — соображаю. — Сейчас надо сигнал подавать, вот только сколько стучать?» Решил ударить один раз. Сунул руку в щель, нащупал молоток и вмазал по рельсу со всей злости. Густой звук получился. Колокольный. Поплыл в каменных щелях. Ожили шахты. «Наверняка теперь все услышат», — думаю. Хотя, с другой стороны, чем больше непонятного, тем забавнее. Я бы после такого задумался. Мол, не трубный ли это глас последнего суда?
Сижу в темноте. Жду. В нору свою, что на лагерь их идет, нырнул разок, а там все как было. Тьма. Давай в машинный зал возвращаться. Кручусь как червяк в темноте и понимаю, что ориентироваться начинаю не хуже слепого. Любой шорох помогает. Когда обратно вывалился, слышу, ползут, не таятся.
Заморенок первым.
— Роин, — шепчет. — Мы это. Что у тебя?
Рассказываю, что двоих проспал и остальные куда-то отвалили.
— Жалко, — Юрка шепчет. — Лучше б не сигналил. Если они на нашей стороне шли, то спалили нас к ядрене фене.
Оказывается, парни, не таясь, сюда пришлепали от тепляка заморенковского.
— Смотри, какие прокоцанные падлы, — Юрка стенает. — Жалко, нас трое всего, на пары не разбиться. Надо же, как нас по времени обыграли. Ночь на дворе, а они работать собрались.
«Да уж», — думаю, а сам на часы смотрю. Точно — четыре тридцать. Самый сон для нормальных людей.
В горячке я и этого не заметил.
Заморенок, даром что темно, настрой мой уловил и шепчет:
— Не переживай, братишка. Давай вальнем всех и на Вовчика спишем.
— Не могу, — отвечаю. — Надо сделать чисто, мне же потом еще не раз к старому обращаться. Просил несчастный случай — будем делать несчастный случай.