Уже поздоровавшись с Величко, уже дойдя до середины кабинета, Степан хотел повернуть назад, но Величко, приветливо улыбаясь, словно и не было между ними крутого разговора, поднимался из-за стола, показывая вспыхнувший золотой зуб и одновременно указывая рукой на стул.
– Прошу, товарищ Берестов. С чем вы к нам сегодня пожаловали?
Величко не переставал улыбаться. Улыбка эта насторожила Степана, и он присел, наблюдая, как хозяин кабинета вытаскивает из ящика стола тонкую папку с бумагами и развязывает белые тесемки. На одном из листков Степан узнал свой почерк.
– Вот видите, дело ваше растет. Сколько людей от работы оторвали. Итак, в чем суть вашей очередной жалобы?
Величко перелистнул бумажки, вдруг вскинул глаза и заговорил с участием, даже с жалостью:
– Извините, пожалуйста, товарищ Берестов, можно, я один вопрос, откровенно, между нами, задам? Может, вам полечиться? Мы бы помогли.
– Я здоров.
– Понимаете… Я же говорю – между нами, вы не стесняйтесь…
«Все, – подумал Степан. – Попробуй теперь докажи, что не шизик. Припечатали, не отмоешь».
Он глядел на румяное, улыбающееся лицо Величко, на посверкивающий под верхней губой зуб и едва-едва сдерживал себя. Сорвать бы сейчас все заслонки, выпустить бы на волю измаявшееся, изверившееся нутро, рвануть кольцо на горле и – пропадать так пропадать! – перегнуться через стол, влепить свой кулак прямо в посверкивающий золотой зуб, в улыбающиеся губы, во все сытое, насмешливое лицо, влепить так, чтобы оно исчезло, чтобы его не было не только в этом кабинете, но и вообще на свете.
Улыбка с лица Величко исчезла, и он стал медленно отодвигаться от стола к стене. Оказывается, Степан даже и не заметил, как подобралась правая рука, как сжался и налился кулак. Заметив, осторожно поднялся со стула и осторожно вышел из кабинета. Мягкий цветной линолеум в коридоре едва слышно поскрипывал под его ногами.
Только на улице, отойдя от райкома на порядочное расстояние, Степан немного успокоился, словно вернулся из забытья. Остановился у высокого забора, плотно прижался к нему спиной и огляделся вокруг.
Яркий весенний денек набирал силу. Все в этом деньке было складно и соразмерно: высокая синева неба; темно-зелёный, пологий изгиб тайги за поселком; поднявшаяся над посеревшим настом плотно утоптанная за зиму тропинка, убегающая на окраину; мужик на крыше соседнего дома, сбрасывающий снег; глухие хлопки в садике; и ближний, где-то совсем рядом, задиристый крик петуха. И только сам Степан был чужим и словно отринутым от светлого, распахнутого мира, на который он глядел так, будто на глазах у него были темные, солнцезащитные очки.