– Умный-умный будешь, – засмеялся Степан и подвинул табуретку к столу. – Слышь, угости чайком, умотался за день. Лес-то я выколотил, на следующей неделе привезут. Строиться буду. Поможешь при случае?
– Помогу, какой разговор? Мы ж в две смены на пилораме. Если во вторую, то утром, а если в первую, то вечером, после работы. Помогу, ты не сомневайся.
– А вообще-то бригаду надо искать, ума не приложу – где.
– В Малинной не найдешь. У нас теперь в деревне ничего толкового не найдешь – все пропили и все в грехе утонули.
– Грех, грех… Ну и говорок у тебя. – Степан глянул в раскрытую книгу и вслух, с трудом произнося незнакомые слова, медленно прочитал: «Но к Тебе, Господи, Господи, очи мои, на Тебя уповаю, не отринь души моей! Сохрани меня от силков, поставленных для меня, от тенет беззаконников. Падут нечестивые в сети свои, а я перейду».
– Плохие разве слова? – настороженно спросил Александр.
– Хорошие, хорошие. Чаю-то дашь?
Александр выставил на стол стаканы, тонко нарезал хлеб, не уронив на клеенку ни одной крошки, и бывшие друзья долго чаевничали и молчали, изредка поглядывая друг на друга. До сих пор Степан терялся, никак не мог привыкнуть и до конца поверить, что сидит перед ним Саня Гусельников, тот самый, какого он знал раньше. Нет, нельзя было привыкнуть к совершенно новому и неизвестному человеку, которого он видел сейчас – чистенький, оглаженный и тихий… Разве сравнишь?!
…Это был первый после армии северный отпуск Степана. Он ехал домой, и в городе, на вокзале, когда стоял в очереди за билетом на «пятьсот-веселый», встретил Саню. Точнее сказать – не встретил, а вытащил. Бойкий малый буром попер к окошку кассы; бдительные пассажиры, злые от жары и бесконечного стояния, подняли хай, стали выталкивать, но малый держался цепко. Степан, недолго думая, достал его через головы за воротник и выдернул на свободное место. Он в то время любил наказывать слишком шустрых. Но в этот раз не получилось. Как только развернул малого к себе лицом, так сразу и пыл пропал. Перед ним стоял Саня Гусельников.
– Земеля! – заорал Саня, по-блатному кривя губы и делая вид, что рвет на груди когда-то белую, с обвислым воротником водолазку. – Ставь литруху, а то обижусь. Гад буду, обижусь!
Был Саня крепко на взводе, под левым глазом отцветал старый желто-зеленый синяк, взгляд суматошно бегал и никак не мог остановиться, сам Саня дергался и суетливо переступал с ноги на ногу, словно ему жгло подошвы.
– Кто там, думаю, меня волокет, ну, думаю, щас по требухе врежу. Гля, а тут земеля. Давай, Степа, встречу обмакнуть полагается. Да ну их, билеты, потом достанем! Давай рванем, тут блатхата недалеко, и две бабы. Двинули!