Град Камен. Путешествие в Китеж (Морохин) - страница 46

И вот новый, ХХ век. Новые путешественники.

Сменяются эпохи, и в преддверии неведомого времени Лев Толстой с тревогой чувствует в русском обществе мучительную жажду прикоснуться к мистике. Поиски чуда, неизъяснимого, символа, который сосредоточил бы в себе всю правду, весь смысл бытия, ведут людей к местам, овеянным легендами.

Интерес к Светлояру всколыхнула опера Николая Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», ее и героическая, и таинственная музыка, и выразительное оформление первых поставленных по этой опере спектаклей. Знаменитый композитор никогда не бывал в этих местах. Но он представлял себя эту тайгу, эти страшные лесные болота. Его мысленному взору рисовались страшные картины Батыева нашествия. Вслушиваешься в «Сечу при Керженце» – и вот он, вековой лес, по которому рыщут всадники, насмерть сшибаются с противниками. Русский распев сменяется прихотливой и аскетичной восточной темой – кто же возьмет верх?

Именно в эту пору на озеро отправляются люди, представлявшие совсем другое крыло русского искусства, – те, кто искал в нем новые пути, кто уже вошел в моду среди эстетов: Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский.

Грозная святая твердь Китежа явится как мощный образ, выражающий вневременное, в стихах Максимилиана Волошина. Он никогда не бывал в керженских лесах. Но душа поэта летала над сказочным лазурным морем в Коктебеле, над пологими горами его крымской Киммерии, рисовала ему картины движения народов, движения времени – и это было именно то, что будила Китежская легенда. Именно Волошин впервые поставил Светлояр в один ряд с самыми известными православными святынями России. Он думал о Китеже в страшные дни Гражданской войны, в 1919 году, когда в Крыму лилась кровь. Кто был виноват в развязанном братоубийстве? Есть ли у России силы справиться с ним? Или хранители земли уже не в состоянии спасти ее, они смогут только скрыться от людей, оставить их и будут беречь свою непоруганную святость как древний Китеж?