Что только не перевозили по старым дорогам! Случалось – слова. С волжского правобережья, из окрестностей Чкаловска, где когда-то жила меря, прямо в город Семенов, находящийся сегодня в центре этой самой средневековой Меровии, доставили, ничуть не попортив в пути, сразу два названия. Одно – Пурех: село на правом берегу Волги и улица на окраине Семенова. Другое – Санахта: притоки Волги и Керженца имеют одинаковые имена. Семеновцы убеждены – совпадение не случайно, это память переселенцев о родных местах. А название окрестной деревни Мериново, по общему мнению местных жителей, происходит «от племени такого», а никак не от «мерина».
Поверим пока семеновцам на слово. И продолжим искать в дебрях веков град Китеж.
«Мерянский язык» – одна из самых известных работ киевского лингвиста академика Ореста Ткаченко. Замечательный ученый реконструировал язык – с его словарем, с грамматическими формами, исследуя диалекты и географические названия тех мест, где совершенно точно жила меря.
В 90-х годах мне посчастливилось познакомиться с Орестом Борисовичем в Киеве. И задать ему простой вопрос: почему он, украинский ученый, занялся восстановлением лексики и форм мерянского языка – вроде бы это никак не касалось ни его родных мест, ни тем, связанных с его национальной культурой.
– Совсем наоборот, – ответил он. – Мне хотелось понять, чем же отличается украинский язык от русского. Совершенно очевидно, что славяне, ушедшие с современной территории Украины на северо-запад, встретились там с кем-то, кто всерьез повлиял на их культуру, на их речь. А в результате возникли новый народ, новый язык. Мне хотелось вычислить этот компонент. И я стал изучать диалекты тех мест, где шло формирование русского этноса, русского языка.
Мерянский язык действительно оставил живые следы, обломки, которые очень хочется осмыслить. Краевед из подмосковного Воскресенска Андрей Фролов прислал мне недавно запись, сделанную в его родных местах, в исчезнувшей теперь уже деревне Кладыково. Старожил рассказал ему, как развлекалась когда-то в этой деревне молодежь летними вечерами: девчата отбивали дробь, распевая «Ки на экир, ки на кур», а те, кто стоял вокруг, хлопали в ладоши. Все в деревне знали, что это «старый язык», но никто не понимал смысла этих слов.
Почти случайно в руки Андрея Фролова попала книга «Духовная культура Северного Белозерья». Эта часть Вологодской области – исторически тоже совершенно нерусские земли. Там жили (а в некоторых селах и деревнях живут поныне) вепсы – один из малочисленных финно-угорских народов. Чужой человек, заехав в их село, скорее всего, примет их за русских – ему некогда будет прислушиваться к мелодии их речи, а при нем на вепсском языке, разумеется, никто не заговорит. Изучая книгу, Андрей Фролов нашел в одной из опубликованных записей из тех мест что-то очень похожее. «Кинакур, канакур, канаакур, кинакур», – приговаривали там девушки во время пляски. Короткий комментарий самого Фролова: «Ки», по мнению автора, означает «камень». «Кур» – жизнь? В марийском – «жизнь», «человеческий век».