– Не говорите казённых фраз, Варя. Нам дают заниматься нашим любимым делом, и мы счастливы.
– Ну как, ну всё-таки… Разве ж не они сбросили бомбу на Японию? – девушка осеклась, вспомнив Коэтиро.
– Да, всё это так, да, нужно их сдерживать. Но мы здесь попадаем в дурную бесконечность: да, мы сделаем больше бомб, они в ответ сделают ещё больше, мы ещё, они… – Профессор вздохнул. – А ведь это, Варенька, огромные затраты. И потом, есть ещё ведь мирное использование атомной энергии. Это производство электроэнергии, это огромное количество энергии. Но это – вопросы прикладные, а вот мы с вами при помощи Коэтиро-сан столкнулись с совершенно новой, мировоззренческой, я бы сказал, проблемой. Я пытался объяснить это коллегам, но, по-моему, они ещё не могут понять… Сам наш научный руководитель, академик Пронин, не до конца понимает, что здесь нет урана, что его здесь не может быть в принципе. Каким образом он накапливается в обычных пихтах? Какую роль он играет в обмене веществ этих пихт? Да никакой он роли не играет, просто накапливается. Мы столкнулись с чем-то пока непонятным, но подозреваю, что естественным на нашей планете. А священная роща? Вы же читали, Варенька, отчёты. Это особый вид гинго. Такого нет нигде, это белый гинкго. Обычно цвет коры тёмный, тёмно-серый, а здесь белоснежный, почти как у берёзы. Но откуда гинкго на Алтае? Да, они росли здесь миллионов двадцать… ну, пятнадцать лет назад, но как этот реликт сохранился здесь? Тайна, не загадка, Варенька, а именно тайна. Загадки, они разгадываются и имеют ответ, а тайн в науке быть не должно. Не строятся научные гипотезы на фундаменте тайны… Что с вами? Плохо? – Варя кивнула, стирая пот со лба. Мутило, кружилась голова – беременность она переносила тяжело, но на работу ходила, каждый раз надеясь, что придёт и увидит Коэтиро. – На лёгкий труд вас надо переводить, идите-ка домой, на посту скажете, что теперь будете работать с документами на дому. А увольнительную для охраны я сейчас выпишу.
Домой не хотелось, но действительно надо было прилечь. Постоянно клонило в сон, аппетита не было совсем, Варя с трудом заставляла себя есть. До посёлка её подвезли, и, не раздеваясь, она прошла к кровати, села, закрыв лицо ладонями. Хотелось заплакать, зарыдать в голос, но слёз не было. В груди тихо жгло. Боль, казалось, разорвёт сердце. Она вдруг ясно поняла, что никогда больше не увидит Коэтиро, не услышит его голоса, не ощутит тепло его рук. Раньше она ходила в рощу – одна, всегда, как только выдавалась свободная минутка. И тоску будто снимало рукой, будто счастье, тот маленький миг, и любовь, разделённая с Коэтиро на этом месте, разрослась, стала большой, осязаемой и каждый раз лечила её больную душу. Но с месяц назад эти прогулки прекратились – в роще открылись горячие ключи и, хотя вокруг ещё лежал снег, среди белоснежных гинкго ходить стало небезопасно – в любой момент под ногами могла провалиться земля. Уже несколько учёных пострадали, провалившись в наледи. Михальков был страшно удивлён, но исследований не прекратил, усилив меры безопасности. Варя вздохнула, подумав, что ещё один рай на Земле умирает, как умер Коэтиро… и, поймав себя на этой мысли, замерла.