"А хоть и вдвоем, - думалось Кольше, - когда баба неумеха, тоже не разгонишься..."
- Да не дави ты на пилу! - направлял Катерину Кольша.
Туда-сюда, туда-сюда, вжик-скоргык, скоргык-вжик - вот тебе и поперхнулось дело.
- Не висни, не висни на пиле! Не препятствуй!
- А я и не препятствую, - отпиралась Катерина, часто взмаргивая.
- А что - я, что ли?
- Ну и не я.
- Ты пили, как дышишь. К себе - вдох, от себя - выдох.
- Я так не успеваю. Поди, пила такая никудышная.
- Пила-то кудышная... Да вот... вишь... сама заморилась... и меня... замаяла... Ладно, давай передохнем.
Стоят друг против друга, оба запыхались, округло зевали ртами. Кольша покосился на Катеринины руки: на пальцевых суставах безобразные шушляки, в кулак не согнуть. Не то что пилить - картошину очистить целая морока. А так глядеть - баба еще хоть куда: кровь с молоком!
Тем временем вызревало погожее утро - не то что вчера, с его низким, нахмуренным небом, готовым в любой миг просыпаться жесткой крупой. Солнца еще не было, оно по-прежнему оставалось под туманным миткалем, но свету уже - полным-полно. И свечение это сочилось с приветной теплинкой, отчего все вокруг было обласкано нежной молочной топленостью: и травяные проталины в затишках, и всякая заборная тесина, и острецы сосулек по карнизам, уже набрякшие, словно коровьи соски, накопленные талицей, готовой вот-вот побежать дробной чередой капели.
Покрутили головами, порадовались благодати и принялись за березу. Та, непутевая, сразу и воспротивилась, захрипела под зубьями закучерявленной берестой. Кольша сходил за топором, пообсек вспухшее корье, остучал обушком ледышки.
И опять: вжик-скоргык, вжик-скоргык...
- Давай... не дури... матушка... - уговаривал Кольша колодину. Пошла... пошла, любезная...
Наконец-то почувствовалась настоящая древесная твердь, струйкой выплеснулись белейшие опилки: Катерине - на резиновые сапоги, Кольше - на адидасовые подштанники. Запашисто повеяло деготьком.
Однако березовая плоть через сколько-то протяжек пилы внезапно закончилась, полотно пусто провалилось вовнутрь и тотчас заплевалось затхлой трухой пополам с ледяной кашей.
- Ну Северьяныч уважил! - обиженно откинулась Катерина. - Пустую дровину спихнул... А ты ему - кугикалки... Всю зиму ладил, звук подгонял...
- Ладно, не кори напрасно... Не взял он нашей музыки.
Из второго распила вместе с прелью и снегом посыпались еще и какие-то черные барабашки. Все они были свернуты, а недвижные крючковатые лапки собраны пучком, тогда как телескопические усики прижимались к большим выпуклым глазам, похожим на пляжные очки. В темных стеклышках этих очков отражалось небо, а еще промелькивал и сам Кольша.