По причине своей болезни отец нигде не бывал. Ни в кино, ни в гостях. Но к нему приходило много интересных людей. Как-то раз нас навестил его старый знакомый, дрессировщик и помощник В. А. Дурова. Он сообщил, что живет в одной квартире с интересным человеком, неким Томсоном, который хочет познакомиться с Александром Романовичем. И вот Томсон пришел. Это был пожилой, очень симпатичный человек. Он принес с собой большую папку с листами ватмана, на которых были зарисовки зорь, выполненных акварелью. Часа два мои родители смотрели его рисунки. Ни одна заря не походила на другую. Томсон рассказывал, что по соседству с ним есть дом с башней, удобной для наблюдения и зарисовок. Он получил разрешение пользоваться помещением этой башни. Там у него находились наготове краски, кисти, листы ватмана. Он спешил сделать набросок, пока не изменились краски, и уже дома дописывал этюд.
Однажды они с женой отправились в театр, и по дороге к трамваю Томсон увидел необыкновенный закат. Он бросился бежать к башне, словно за ним гнались. Отец прозвал Томсона "Человек, влюбленный в зори".
Мама рассказывала мне, что когда отец обдумывал новое произведение, то бывал очень рассеян. Даже знакомые обижались на него за то, что он не узнает их при встрече на улице. Отец отвечал на это шутливо: "Я был увлечен собой". Бывали случаи, когда, собираясь куда-нибудь с мамой, он мог пройти мимо нее и захлопнуть перед носом дверь. Что однажды и случилось... Спустившись с лестницы, он спокойно двинулся в нужном направлении, забыв о своей спутнице. Пока мама снимала перчатку, чтобы открыть французский замок, он ушел довольно далеко. Когда мама, запыхавшись, догнала его, он, увидев ее, с удивлением спросил: "Где ты была, детка?"
Но вот новое произведение обдумано. На листке бумаги действующие лица. Отец никогда не запоминал имена своих героев. Сигналом к началу работы была его фраза: "Ну, пиши, карандаш!" Зачастую отец диктовал маме без черновика, прямо из головы, делая это так, словно перед ним лежал готовый текст. После окончания всей работы отец проверял рукопись. Переделок никогда не бывало. Он говорил, что если он будет переделывать, то получится хуже. Здоровые писатели удивлялись его, если можно так сказать, производительности.
Из всех художников, иллюстрировавших произведения отца, он любил и уважал Фитингофа, который умел читать произведения, был высококультурным и эрудированным человеком, благодаря чему хорошо знал стили эпох и никогда не допускал ляпсусов, которые случались с другими художниками. Был у отца такой случай. Если мне не изменяет память, то это произошло с художником Травиным, иллюстрировавшим папин роман "Последний человек из Атлантиды". Старая кормилица говорит своей воспитаннице, собирающейся на свидание, чтобы она приколола к груди розу, а художник изобразил ее с обнаженной грудью. Срочно надо было принимать какие-то меры - либо вычеркнуть розу из рукописи, либо художнику одеть девушку. Сталкивался отец и с такими художниками, которым приходилось долго разъяснять, что от них требуется, и даже самому делать наброски.