Голоса захлопнулись в какой-то комнате, наверно в учительской, и тут Салман услышал с улицы скрип притормозившей легковушки. Выстрелила дверца, закрытая в сердцах недовольной рукой. Кто там с утра такой разозленный? Салман перебежал по чердаку и остановился над люком, через который видно коридор. Внизу быстро прошел главный врач Доспаев.
Салман подумал: «Уже знает! Сказали! Отец-то у него работал!»
Он неслышно слез по железной лестнице, прокрался к учительской, куда вошел Доспаев. Из освещенной учительской в темный тупик коридора падала узкая полоска света. Салман наступил на неё, прислушался.
— Его отец работает у нас в больнице сторожем, — говорил Доспаев. — Я не удивлюсь, если выяснится, что он подучил сына. Этот мальчишка буквально преследует мою дочь. Однажды он вымазал ей пальто какой-то гадостью. Вчера на перемене сбил её с ног. Я вас прошу…
— Ишак безмозглый! — выругался шепотом себе в кулак Салман.
Он понял: ночное дело до главного врача ещё не дошло. Ему позвонят из милиции, когда там начнут работать. Милиция начинает позже школы. Но то, с чём Доспаев спозаранку прикатил к завучу, оказалось тяжеленным довеском к ночной беде. Не зря отец говорил: «Когда враг берет за ворот, собака хватает полы».
— Я сегодня же займусь, — говорила Доспаеву Гавриловна жалким, виноватым голосом. — Мы так надеялись, что Мазитов исправляется. У него появился новый товарищ, очень хороший мальчик. Он из военного городка, Витя Степанов, у него отец полковник…
«Мешок дерьма! Свиной ублюдок!» — обозвал себя Салман. Он надеялся отсидеться хоть немного в школе. Не выйдет. И отсюда его гонят. Душа не облегчилась бранью, ещё больше заныла и затосковала.
Отец его не подучивал мстить Доспаевым. Салман сам себе голова. И у него свои счеты с больницей. Год назад в детской палате умерла самая младшая сестренка. «Нарочно уморили!» — кричала мать у ворот больницы. Салман, конечно, помнил: тоненько попискивала сестренка, а мать всё не возвращалась домой — базарничала. Салман принес хлеба, но девчонка не ела. Всё он помнил, как было. Но он-то ничем не мог помочь! А в больнице столько разных лекарств! Почему не вылечили? Ну ладно, сторож Мазитов для вас плохой работник, нечестный человек. Но маленькая не виновата. Других спасают, а её не спасли, не дали самого дорогого лекарства. Такие уж вы люди! Теперь прибежали жаловаться на Салмана Мазитова. А что он вам плохого сделал? Он очень мало сделал, надо было больше.
Салман стоял под дверью и чувствовал себя жалким сусликом, загнанным в неглубокую, ненадежную нору. Сидит в темноте, а сверху льют и льют ледяную воду. Некуда деваться, нора залита водой, вода поднимается выше, выталкивает суслика в руки врагов. Даже самый трусливый зверь — суслик, заяц — кусается, пускает в ход когти, когда приходит безвыходный час. Салману хотелось царапаться, драться, молотить кулаками ненавистного Доспаева. Всё равно теперь колонии не миновать. В школе на Салмана давно завели синюю папку, много бумаг, даже тесемки трещат, вот-вот лопнут. А уж теперь-то папка взорвется, как бомба, и будет Салман лететь, свистеть и кланяться, как обещает ему уже давно вся поселковая милиция.