— О да! — горячо ответила Люська. — Говорите мне «ты»… — Она подняла на него глаза и впервые увидела на висках Бориса Николаевича седину. — Говорите мне «ты», тем более что я человек рядовой, ничем не знаменитый, работаю мастером райпромкомбината…
— Тиунова! — строго остановил её Борис Николаевич. — Я ведь говорил вам всем, когда вы ещё были детьми, что у нас любой труд почетен!
— О да! — согласилась Люська и больше ничего не стала рассказывать.
Но тут над селом, над школой, застрекотал гигантский вертолет новейшей марки. Все выбежали на улицу. Вертолет начал снижаться и приземлился точно на школьный двор. Из кабины по легкой серебристой лестнице спустился летчик в шлеме и кожаной куртке. Через толпу нарядных людей он прошел к женщине в скромном черном костюме.
— Людмила Петровна! Маршал приносит вам свои извинения, но без вас невозможно…
— Всё ясно! — вовремя остановила полковника Люська. — Сейчас летим!
Она повернулась к стоящему рядом удивленному Борису Николаевичу и очень просто сказала:
— Не сердитесь… В другой раз поговорим, я вам всё объясню…
Нет, не так… Она протянула ему дружески руку.
— Не знаю, когда теперь увидимся…
И легкой, спортивной походкой пошла к вертолету. Все стояли разинув рты и смотрели ей вслед, но Люська ни разу не обернулась, потому что в серых её глазах сверкали слезы…
На этом месте у неё всегда жгло глаза. Жалко ей было уезжать, но ничего не поделаешь, есть приказ маршала, её ждут на испытаниях.
Случалось с Люськой всё это не во сне. Сны ей снились глупые, неинтересные: она плыла по реке, по знакомой, заросшей камышом протоке Ишима, а берег вдруг отодвигался, уплывал вдаль, и сил уже не было плыть… Люська в отчаянье била по воде, но черный, истоптанный скотом берег всё отдалялся… Просыпалась она с ледяными от страха руками и ногами. Или снилось ей часто, что она удирает от Лёшки Железникова и вдруг проваливается, летит в черную, бездонную глубину… Или как её вызывают на химии к доске… Или вовсе чепуха, которую она, проснувшись, и вспомнить не могла.
А про мотоцикл, про встречу выпускников, про всё, что ей хотелось увидеть, сны не снились. Люська это придумывала сама. И можно было всё построить по своему желанию. Каждый раз хоть немного, а по-другому. Но конец всегда выходил один и тот же, Люське не подвластный, — умчаться на мотоцикле, улететь на вертолете. И хотелось остаться, но надо было лететь. Только иногда она разрешала себе оглянуться.
Обо всём этом Люська никому и никогда не рассказывала. Даже Вере Дворниковой.
Вера жила в том же проулке, что и Люська. В школу они ходили вместе, но учились в разных классах, потому что, когда им пришло время идти в первый класс, Дворниковы и Тиуновы были в ссоре, и, узнав, что Веру записали в первый «А», мать записала Люську в первый «Б».