Антон Сергеевич рассеянно выслушал вопрос Сашки и помедлил с ответом.
– Не знаю, как получится… У меня работа, взял несколько дней за свой счет. Я подожду в машине. Пусть Таня не задерживается. – И торопливой походкой направился на улицу.
– А папа где? – удивилась Таня, выходя из класса.
– Он у тебя чуткий, дал нам возможность попрощаться. – Сашка обнял её и нежно поцеловал. – Я буду скучать. Сильно. Возвращайся быстрее!
Она поднялась на цыпочки и впервые сама поцеловала его.
– Я тоже буду скучать.
Сашка смотрел в окно на Таню, идущую к машине – сердце щемило, в горле никак не проглатывался странный ком.
***
– Как мама? – волновалась Таня.
– А что говорить?
Сосед, сидящий за рулем, покосился на молчаливого Антона Сергеевича.
– Скорая помощь утром приезжала. Врач укол сделала, успокоительное дала. Плачет как малое дитя…
– Причем тут дитя. Невроз у нее. Сама в положении, а тут такое… – Отец махнул рукой. Отвернулся к окну, скрывая слезы, блеснувшие на глазах.
– Вот и подумать должна, – не унимался сосед. – Ребенка жалеть надо, матери уже не поможешь.
– Ладно, Алексеевич, к чему эти разговоры, – оборвал его Антон Сергеевич.
– К тому, что ты мужчина. Должен помочь ей взять себя в руки. Ради малыша, – возмутился сосед.
Таня искоса глянула на отца. Всегда собранный и сильный, сейчас он выглядел растерянным. Ощущая тяжесть на душе от предчувствия разлуки, она вдохнула запах бензина, которым пропахли старенькие «Жигули» и вывела пальцем на пыльном стекле слово «Саша».
Проносились за окном станции и полустанки. Поезд мчал их навстречу горю. Таня глядела в окно, ещё переживая торопливые сборы в дорогу. Они так и не уговорили мать остаться дома. Как ни горячились, как ни доказывали, что ей тяжело будет перенести дорогу. Она не слушала и твердила одно:
– Я должна увидеть маму. Должна проводить её. Ей всего пятьдесят восемь лет. Почему она так рано умерла? Почему?
Таню пугали её воспалённые, чужие глаза. Мать почти не замечала родных, вся ушла в своё горе. О чём-то напряженно думала, чуть покачиваясь, как от зубной боли. Слезы катились по щекам. Смахивала их платочком, не замечая, что плачет. Иногда тихо говорила:
– Боже мой, я шесть лет не видела родителей. И вот теперь увижу. Антон, ну почему мы так редко ездили к ним? Теперь, всё, всё, что хочешь, сделала бы, да некому. Куда мне теперь от вины своей деться? И ничего не исправишь, хоть умри, не исправишь!
– Анечка, хватит. Тебе вредно. Подумай о малыше, не надо так.
Антон Сергеевич гладил её по плечам, голове, пытаясь успокоить. Он понимал, должно пройти время, оно залечит рану. Пока боль свежа и горяча, это сложно.