Она его так и не заметила. Так же, как и не заметила никого в автобусе. Зато Горбовский глядел на нее, ощущая то самое свежее положительное чувство, которое уже испытал сегодня, но которого испугался. Теперь это ощущение чуть окрепло, вызывая у Льва Семеновича улыбку. Он ощущал к Марине что-то хорошее, смутное, но хорошее. Девушка вызвала в нем умиление, даже не подозревая об этом. В сонном, беззащитном состоянии Спицына казалось Горбовскому другим человеком – не той лживой и дерзкой студенткой, которую он так ненавидит. Поэтому он не разозлился на себя, когда понял, что смотрит на девушку и улыбается. Он сказал себе, что это была не Спицына, а приятная незнакомая девушка, и вскоре вышел на своей остановке, совершенно обескураженный, но с непривычным умиротворением на сердце.
Темнело. Улица, по которой Горбовский шел домой с огромными пакетами, утопала в неровных слоях летнего сумрака. В клумбах стрекотали сверчки, воздух был плотно пропитан запахами позднего жасмина и молодой липы. Лев Семенович шагал, ни о чем не думая, что случалось с ним крайне редко. Голову будто опустошили, но это было приятное ощущение. И вдруг…
– Папа?.. – как будто эхо звонкого мальчишеского голоса пронеслось мимо и стихло.
– Что?! – Горбовский быстро осмотрелся.
Сердце похолодело, но он готов был дать руку на отсечение, что вокруг не было ни одной живой души. Переложив оба пакета в одну кисть, Горбовский прочистил горло.
– Повторите, – потребовал он неизвестно от кого, понимая, что это звучит глупо.
Никто ему не ответил. Тогда он решил, что услышал обрывок разговора из открытого окна какой-нибудь квартиры, и продолжил путь без всякой задней мысли. Как человек науки, Горбовский был очень далек от мистики. Но еще спустя минуту, когда кроме звука своих шагов он услышал детский смех прямо поблизости, он немного оторопел. Рядом не было никого. И тем более рядом физически не могло оказаться ребенка, которому этот смех принадлежал. Горбовский узнал голос своего сына. В этом не было никаких сомнений. Пусть прошло семнадцать лет, но он прекрасно помнил, как смеялся его маленький Кирилл.
Смех повторился еще несколько раз и стих, когда Горбовский пришел домой. Наскоро поужинав, Лев Семенович вымылся и лег спать, опасаясь, как бы детский смех снова не начал звучать у него в голове. Когда он понял, что уснуть не получается, он выпил снотворного. Этой ночью ему ничего не снилось, чему Горбовский был несказанно рад.