Пока отец не вышел в коридор, Марина быстро обулась и сбежала. Почти не спавшая, голодная, с пульсирующей головой, облитая кипящим маслом, разбитая и получившая по лицу тяжелой рукой, практикантка, глотая слезы, направилась в НИИ, надеясь хотя бы там обрести долгожданный покой. Понедельник еще никогда не задавался таким суровым. Спицына чувствовала себя так, как будто ей дали сокрушительного пинка прямо с порога дома. Зато прибытие в НИИ и встреча с Горбовским теперь не казались такими ужасными, как прежде. Фигура Льва Семеновича в это утро для Марины была чуть ли не святой. Воистину все познается в сравнении.
Между тем, выходные Горбовского, собственно, как и утро понедельника, аналогично не выдались удачными. Начать следует с того, что его сны исчезли. Начисто исчезли. Теперь по ночам Лев Семенович, если ему удавалось заснуть, погружался словно бы в глубокий темный колодец. Как вода, он стекал вниз по его скользким стенкам, погружался все глубже, не зная, как остановиться. Его воображение будто отключалось, отказываясь заполнять время и пространство сна хоть какими-нибудь образами. Там было темно и пусто.
Но все это не было бы такой бедой, если бы не следующий факт. Подсознание Горбовского, целый мир с живущими и умирающими в нем людьми, неким образом просочилось в реальность. Ранее, сжатое в пределах черепной коробки, оно могло включаться только по ночам. Теперь же Лев Семенович думал, что сходит с ума, потому что стал слышать голоса жены и сына не во сне, а в действительности. Явление это происходило не постоянно, иначе Горбовский не вынес бы этого и лично отправился ложиться на лечение в клинику. У него еще оставалась надежда, что все это пройдет, что у него на нервной почве шалит воображение и так далее. Но вирусолог уже не сомневался в том, что действительно слышит голоса именно своей жены и своего сына. Даже спустя сорок лет он мог бы узнать их с той же легкостью, будто слышал вчера.
В субботу, когда Алена позвала его по имени, Горбовский снова решил, что ему послышалось. Ведь рано утром он открыл все окна настежь, чтобы проветрить квартиру. Так что звук женского голоса мог запросто проникнуть с улицы, а имя могло просто совпасть. Лев Семенович принялся за уборку: вымыл полы, починил шатающийся стул и только хотел приступить к мытью оконных рам, как отчетливый голос из-за спины, из глубины комнаты, требовательно позвал его снова:
– Лева!
Отложив мокрую тряпку, Горбовский без спешки обернулся. Естественно, комната была пуста. Он не знал, что и думать, поэтому думать ничего по этому поводу просто не стал. Научный склад ума физически отказывался принимать все эти мистические штуки как нечто реально существующее. Впервые в жизни Горбовский столкнулся с таким явлением, которому пока еще не мог дать научного объяснения. Но и сдаваться без боя он не собирался.