– Помнишь, я к вам на пост приезжал?
– Так точно, – хлюпнул носом Дульский.
– А скажи, только честно, как вас начальство проверяло? Неужели каждый раз проверяющие на гору взбирались? Трудно ведь…
– Ага, трудно. Только ведь никто, кроме начальника штаба, на гору и не лазил…
– Хм… а как же записи в журнале?
– Я сам с журналом проверки спускался вниз, к дороге, когда мне по рации вызов дадут… Офицеры ведь постарше меня будут… Зачем им на гору лезть!
– И там, внизу, проверяющие делали записи и время проверки ставили… Такое, которое понадобилось бы, чтобы к тебе на вершину подняться… – закончил за Дульского Русаков, про себя делая вывод, что признание старшего сержанта вдребезги разбивает казавшееся несокрушимым алиби комбата. Он заставил Дульского написать всё в объяснительной записке на имя прокурора округа и, засунув сложенный вчетверо лист в карман «афганки», вышел из камеры.
9
Пальчикова, которому сейчас Русаков очень хотел заглянуть в глаза, у штаба дивизии не оказалось. Комбат-три уже укатил к себе, в горы. «Ничего, мы ещё встретимся…» – подумал Русаков. Но вышло совсем иначе. К вечеру у него поднялась температура.
С подозрением на тиф он был госпитализирован и отправлен в Шинданд. Там диагноз подтвердился, и он на пару месяцев оказался изолированным, оторванным от своего полка, от всех событий, которые так волновали.
Месяцы в госпитале остались в памяти Русакова жуткой толчеей, отвратительной кормежкой и полной антисанитарией. Как в таких условиях люди умудрялись выживать да еще и выздоравливать – было для него ещё одной тайной русского характера.
Однажды, когда он сам пошёл на поправку, его, гуляющего в чахлом госпитальном саду, окликнули. Обернувшись, он увидел солдата на костылях и долго не мог вспомнить, где и когда встречался с ним.
– Я – водитель бронетранспортера майора Пальчикова, – напомнил тот.
– Точно, «мультяшка», – обрадовался Русаков однополчанину и тут же насторожился: – Что с тобой?
– На фугас наскочили три недели назад… Нету больше нашего «Голландца»…
– А что с Пальчиковым? С комбатом что? – перебил Русаков.
– Товарищ майор сразу погибли… Их всего осколками посекло…
– Как же так… погиб! Мне же с ним…
– Я к вам по делу, товарищ майор…
– По какому делу?
– Письмо у меня к вам. От комбата. Мы его в нагрудном кармане нашли. Так и написано на конверте: «Майору Русакову. Вручить после моей смерти».
– Где оно? – встрепенулся Русаков.
– Здесь. У меня в тумбочке лежит. Сейчас принесу, – солдат заковылял в сторону палаты.
– Подожди, я с тобой, – Русакову не терпелось скорее получить послание.