– К кому?
– Мы на станции Юдино, под Казанью. Тут к нам прицепили ещё один выездной караул. Курсачи из Пермского ВАТУ[6]. Я уже познакомился. Ребята классные…
В теплушке у «классных ребят» было накурено, хоть топор вешай. Трое пермяков сидели за таким же, как у них, фанерным столом. На нём громоздились бутылки с наклейкой «Агдам» и открытые банки с тушёнкой. Нары, расположенные так же, как в их теплушке, были отгорожены пёстрой тряпкой, этаким подобием занавески. За ней слышалась какая-то возня.
– Присаживайтесь, гости дорогие, – по-волжски «окая», пригласил один из пермяков.
Все они были в телогрейках, не различишь, в каком говорящий звании, но по интонации Кравец догадался: это – старший. Очевидно, начкар. Шалов обратился к нему по имени:
– Спасибо, Витёк! Мы ненадолго. А то дадут зелёный свет, не успеем до своего телятника добежать…
– Успеете, машинист всегда гудит перед отправлением, – успокоил Витёк, освобождая Шалову ящик, на котором сидел. – Давайте по маленькой, за знакомство!
Подчинённый Витька разлил в кружки тёмную, похожую на чернила, жидкость. Пододвинул гостям. Мэсел и Кравец взяли кружки, выжидательно глядя на Шалова. Сержант выпил первым и разрешил:
– Дриньк ап! До дна!
Они выпили. Выпили и пермяки. Витёк, с минуту помолчав, сказал:
– Может, кто бабу хочет?
Тут растерялся даже бывалый Шалов:
– Какую бабу?
– Обыкновенную. Бл..!
– Откуда она?
– Да сама напросилась. Говорит, возьмите меня, курсантики, с собой, кормите и поите, а я вас ублажать буду…
– Ну, вы даёте! А где она?
– За шторкой, Вадька с ней щас занимается… Вадька, ты живой?
В ответ ему раздались женское хихиканье и недовольный голос Вадьки:
– Да заманала меня, сучка пьяная!
– Ну, курганцы, будете? Баба ненасытная! – криво ухмыльнувшись, предложил Витёк.
В этот момент Вадька отдёрнул занавеску и слез с нар, застегивая штаны. Из-под солдатского одеяла на Кравца глянуло существо с всклокоченными волосами, с заплывшим, давно немытым лицом. Приглядеться, так – копия той бродяжки с курганского вокзала. «Как такую страхолюдину обнять, не говоря чтобы… Да и как без любви можно делать это?» – передёрнул плечами Кравец. А она, словно назло, сказала сиплым голосом, тыча грязным пальцем в него:
– Мне во-он тот понравился, со смазливой мо-ордашкой, – и вдруг запела, жутко перевирая мелодию. – Высо-акий да стру-ункий, высо-акий да стру-ункий, щей на бара-а-де ямка! Ха-ха-ха!
– Давай, Кравец, дерзай! Красотка тебя выбрала… – поддразнил Шалов.
– Нет, я не буду, – потупился Кравец, чувствуя, что кровь приливает к щекам. В свои восемнадцать он ещё ни разу не был близок с женщиной. Целовался-то всего однажды, и то не по-настоящему. С двоюродной сестрой Людкой, которую попросил показать, как вообще целуются парни с девушками. А это на пальцах не объяснишь. Вот Людка и поцеловала его в губы. Но ведь она – сестра, и всё происходило, как бы понарошку. Конечно, уже пора бы Кравцу узнать, что такое – женщина. Но не при таких же обстоятельствах и не с такой…