Как только морской пехотинец в неизменной тельняшке (впрочем, потому и неизменной, что это было всё, что осталось у него от табельного обмундирования с января 42-го) вскочил на высокое крыльцо этого входа, в узкую нишу сунулась белая, перекошенная паническим ужасом физиономия.
Мгновенно оценив по серебряным шпалам в петлице «обера», офицера, Арсений схватил его за грудки каменно-серого кителя и выдернул наружу.
– Хэнде хох! – гаркнул он в самое лицо немца, не обратив внимания, чем там «Hände» фашиста сейчас заняты…
А заняты они были делом – взведением затвора «парабеллума». Так что «обескровленный» страхом обер-лейтенант хоть и зажмурился, ошарашенный неожиданной встречей, но почти рефлекторно нажал на курок.
Хлопок выстрела заставил недоуменно подскочить брови Арсения Малахова, однако в следующее мгновение изумление на лице его сменила ярость благородная. Он засадил кулаком по зажмуренным глазам немца, по-прежнему не обращая внимания на пистолет в его руке, схватил за вихры белокурой челки плакатного «Der Sohn des Reiches»[36] и лягнул образец арийского семени по хранилищам…
Только тогда почувствовал жгучую резь в боку.
– Угомони! – крикнул он через плечо Ивану Заикину и, схватившись за бок, осел у входа.
Великан Заикин не без труда, с кряхтением, перескочил через морпеха, успев поинтересоваться:
– Ты как?
– Нормально… – простонал Арсений, опираясь одной рукой о приклад, и добавил: – Ильич терпел и нам велел…
– Язык? – уточнил Заикин у Малахова, кивнув на немца, над которым навис с холодной безучастностью гильотины.
– Да… – подтвердил Арсений.
– Nein! – замотал вихрами обер-лейтенант, разглядев сквозь слёзы боли масштабы Заикина и, соответственно, предстоящих неприятностей.
– Как хочет… – процедил сквозь стиснутые зубы матрос и, сдав назад, на каменные ступени, опер магазин «рейнметалла» на верхнюю плиту крыльца, готовясь встречать последователей обер-лейтенанта. – Вы бы делись куда… – посоветовал он Заикину.
Иван, отпихнув в сторону парабеллум, выпавший из руки арийца, взвалил офицера, словно куль соломы, на плечо и спрыгнул с крыльца.
– Кажется, сейчас у нас будет продлённый сеанс… – насторожился Сергей, защёлкнув сверху ствольной коробки очередной магазин.
Немцы (кто там еще остался в живых) более или менее оклемались, пришли в себя. И вот уже от порога мечети, с которого Серега методично и до времени безнаказанно расстреливал тесную молельню, превратившуюся в коллективный склеп, партизан отогнала пара гранат, пущенных, одна за другой, каким-то особо справным воякой.
Одну из них, правда, Сергей успел пнуть обратно, через порог, но от второй уже пришлось прыгнуть за каменные плиты крыльца, залечь, а потом и вовсе перебежать, от греха подальше, за какую-то древнюю арбу, скроенную из достаточно крупных, грубо струженных, жердей.