У партизанских костров поживиться было нечем, а вот у немецких иногда попадались консервные банки, в которых когда-то были мясо, рыба или ещё какой-нибудь продукт. Их собирали, кипятили в них воду и сливали в общий котелок, ещё раз кипятили и выпивали…
…А потом, когда мы уже совсем закрепились на своей новой базе, случилась эта история с испанцами. Все-таки удивительный народ, согласись…
Но и нам тогда досталось.
Нет, конечно, что ты, не столько из-за них, сколько из-за предателей…
А ещё от того, – ты ведь правильно сказал, – что мы им, гадам фашистским, покоя не давали. Сидели б мы тихо, как мыши, в горах – так они бы нас и не трогали. Но разве для того мы оружие взяли, чтобы сидеть и не высовываться?
Да, испанцы…
«Pasaremos! No pasaran!»[4]
С раскатистым гулом тяжёлый ЛИ-2 полз по ночному небу, словно увязая то застеклённым, как оранжерея, рылом, то акульим гребнем-плавником хвостового оперения в болотных кочках облаков, поросших свинцово-серым каменным мхом или рыжими лишаями – когда, выглянув на мгновение, луна золотила их рваные закраины…
– На партизан особенно надеяться не приходится… – сказал негромко (впрочем, негромко лишь относительно надсадного рёва моторов), отвернувшись от иллюминатора, майор Боске. – Им там и самим туго приходится. Немцы, в связи с нашим наступлением, активизировали карательные действия, из гор носу не выкажешь. Да и горы там… – он брезгливо махнул ладонью. – Не Пиренеи, одним словом. Потеряться негде. Сплошь изрезаны дорогами, где постоянно курсируют фашистские патрули на танках и бронемашинах, прикрывают дислокацию своих войск. И это, в общем-то, во-вторых, а во-первых: в тех горах население преимущественно татарское, и все их мужчины призывного возраста практически поголовно мобилизованы в батальоны самообороны… Так что всё, что ты слышал от Григорьева относительно активного содействия партизан…
Мигель невольно обернулся на стрелка-радиста, сидящего у перегородки пилотской кабины, свесив голову на грудь, но тот, естественно, никак не отреагировал на незнакомую ему речь, да и вообще, похоже, задремал – пока не досаждали немецкие истребители и радиосвязь была под запретом, делать ему, в общем-то, было нечего.
– На всё это наплевать и растереть… – заключил майор. – Рассчитывать можно только на себя…
– А как же… – приподнял сросшиеся чёрные брови старший лейтенант Пералья, – все эти разговоры о продовольствии от партизан, об их отвлекающих действиях? Помощь подполья?..
– Какое подполье, Хуан? – поморщился майор. – Вдоль магистрали Джанкой – Керчь местных отселили, где ни немецкие гарнизоны – так полицаи из татар и власовцев. Где ты их, тех подпольщиков, искать будешь? И, главное, как? А насчёт продовольствия… – Мигель понизил голос, хотя и так старшие диверсионной группы разговаривали чуть слышно и не глядя друг на друга, чтобы не привлекать внимания товарищей. – Булатов