– Русский?! – удивленно выдохнул Музыченко.
– Да. Представитель знатного графского рода… Он давно меня искал, с тех пор как узнал о нашей дружбе с Эрихом Гануссеном…
– А это еще кто?
– Тоже известный прорицатель. Как сейчас утверждает нацистское руководство, – шарлатан, старавшийся втереться в доверие к высшим чинам Третьего рейха… Настоящее его имя – Гершман-Хайм Штейншнейдер.
Лучше бы он этого не говорил! Необычное имя спровоцировало у обеих генералов приступ смеха.
– Гершман-Хайм… Ха-ха-ха, – заливался Иван Николаевич. – Штейн… Шнейн… Как его там? Шнейдер… Ха-ха-ха!
– Шарлатан-астролог! Га-га-га, – вторил ему Потапов. – Самого фюрера развел?
– О покойниках – или хорошо, или никак, – попытался урезонить расшалившихся коллег Ковин, но те еще долго не могли уняться.
– А этот твой Вронский… Ха-ха-ха! Как его зовут? – наконец успокоившись, поинтересовался Музыченко.
– Сергей Алексеевич.
– Может, он тоже Сруль Лейбович, а?
– Позвольте, я закончу? – раздраженно пробасил ученый.
– Давай! – вытирая влажные глаза, согласился генерал-лейтенант.
– Вронский не раз наведывался ко мне за консультациями… И лагерное руководство решило предоставить нам нечто вроде отдельного кабинета, где мы подолгу могли беседовать с глазу на глаз… Яша жил в соседней комнате вместе с племянником Молотова, Василием Кокориным[71], а рядом с ними – сын премьер-министра Франции капитан Блюм и племянник Черчилля, Томас Кучинн!
– Ни фига себе компашка! – в очередной раз вслух выразил свое восхищение неистовый Иван Николаевич и опять по непонятной причине зашелся смехом. Правда, в этот раз ненадолго.
– Чтобы спровоцировать конфликт между СССР и Великобританией, – продолжал Ковин, – начальство заставило англичан мыть сортиры после русских. Логика была таковой: благородные британцы не выдержат унижений и затеют драку, во время которой убьют Кокорина и Джугашвили. Или наоборот… После чего Сталин и Черчилль разорвут все союзнические отношения!
– Да… Замысел, достойный Иуды! – философски заметил Потапов.
– Яша их планы раскусил и на провокации никогда не поддавался. Сломали его не немцы и не англичане, а родной отец. После очередного заявления вождя Джугашвили словно подменили. Он перестал бриться, мыться, принимать пищу… Часами просиживал на кровати, тупо глядя на громкоговоритель, висевший на стене. Мне кажется, уже тогда Яша принял окончательное решение свести счеты с жизнью…
– Вполне возможно! – тяжело вздохнул Музыченко, не раз примерявший на себя подобную ситуацию.
– Мы с Вронским сидели в кабинете, когда снаружи стали доноситься выстрелы. Граф выбежал на улицу. На «колючке» болтался чей-то обгорелый труп. Как позже выяснилось – старшего лейтенанта Джугашвили