Она рассмеялась коротким невеселым смешком и сказала, что еще немножко почитает, благо есть пока запас керосина, а Маша пусть ложится, досыпает свое.
— Ты ничего, крепко спала. Мы с Прилипко над тобою минут пять стояли, разговаривали. Он даже сказал, что сразу узнал тебя, хотя и десять лет прошло, как видел, а все-таки не так уж переменилась. Вот он у нас какой памятливый, старый гриб! — Она снова неласково усмехнулась и, уже больше не обращая внимания на перебравшуюся к себе на раскладушку Машу, снова раскрыла книгу и стала читать.
Маша еще несколько минут смотрела на нее, лежа с раскрытыми глазами. Старуха читала внимательно, напряженно, так, словно хотела выискать там, у Толстого, что-то очень важное и необходимое для нее.
«Вот и кончился мой первый день тут»,— подумала Маша, закрывая глаза и вспоминая ту последнюю секунду перед прыжком, когда летчик опустил руку с ее плеча и сказал «давай».
2
Прошла неделя, и Маша начала осваиваться со своим новым положением. Она близко сошлась с Софьей Леонидовной, уже привыкла называть ее «тетя Соня» и откликаться на Нину. И даже один раз по ее настоянию громко поссорилась с нею как-то вечером, когда все соседи были дома и всю ссору можно было слышать через дверь в коридоре.
— Пора нам уже разок поссориться,— усмехаясь, сказала ей перед этим Софья Леонидовна,— а то соседи удивляются, они считают, что у меня сварливый характер.
После этого она с каменным, равнодушным лицом громко наговорила Маше разных сварливых резкостей и, в свою очередь, выслушала ее неуверенные дерзости. Соседи, должно быть, действительно слушали в коридоре — слышалось тихое шарканье Прилипкиных туфель.
— Это он не из подозрения, а так просто, из любопытства, да и скучно ему по вечерам после дневных подлостей, — закончив ссору, тихим шепотом сказала Софья Леонидовна, закуривая папироску. Она курила не часто и экономно, по полпапироски, оставляя половину на следующий раз, но делала это всегда со вкусом. Наверное, раньше, когда папиросы не были в обрез, она курила гораздо больше.
За дни сначала своей мнимой болезни, а потом вынужденного ничегонеделания — Софья Леонидовна со дня на день обещала устроить ее санитаркой в свой госпиталь — Маша познакомилась с обоими соседями по квартире. Софья Леонидовна постаралась как могла оградить ее от их расспросов — сначала болезнью, а потом прямой просьбою, чтобы они не особенно расспрашивали племянницу о всех ее крестных муках, потому что девушке, недавно потерявшей мать, вовсе нет никакой радости отвечать на их праздные вопросы: как, да где, да почему? Однако вопросы они от времени до времени задавали, и Маша старалась отвечать на них как можно немногословнее и проще, при этом грустно вздыхая и напряженно думая о том, чтобы не сбиться с какой-нибудь пустяковой подробностью.