«Эх ты, Петр Великий!» — потупив глаза, со злостью подумала Маша. И с удовольствием, физически представила себе те две пощечины, которые, будь ее воля, она отвесила бы сейчас этому Шурику — сначала по одному нахально играющему желваку, а потом по другому.
— Что вы на этот счет думаете? — спрашивал тем временем Шурик.
— А ничего она на этот счет не думает,— сказала, приходя на выручку Маше, Софья Леонидовна.— У нее немцы мать убили, дай ей сначала про это забыть, а потом уже спрашивай, что она думает.
— Мать у вас убили большевики,— сказал Шурик и сделал эффектную паузу.— В данном случае, к сожалению, руками немцев, но, в сущности, именно большевики. Так же, как моего отца в Соловках!
— Сам он помер, чего врешь-то,— сказала Софья Леонидовна.
Шурик побледнел, желваки на его скулах остановились, он сразу перестал играть ими.
— Во-первых,— сказал он холодно,— я бы просил не касаться единственной священной для меня в жизни вещи — памяти моего отца. Во-вторых, я презираю людей, которые готовы подставить левую щеку, когда их бьют по правой. Извините, вы женщина, и к вам это не относится, но я никогда не понимал, как вы, проводив почти всех своих родственников на большевистскую каторгу, долгие годы пытались все это объяснить по принципу «лес рубят — щепки летят». И это вы, дворянка! Хорошо хоть сейчас немножко взялись за ум. Извините меня за резкость.
Но Софья Леонидовна не обратила ни малейшего внимания на его резкость и, чуть заметно усмехнувшись уголками губ, спокойно спросила:
— Уж не думаешь ли впоследствии дворянство восстанавливать?
— А почему бы нет?
— Да какой тебе расчет? Ты же не дворянин, ты же из нэпманов.
— А дворянство, насколько вам, очевидно, известно, дорогая Софья Леонидовна,— снова играя желваками, сказал Шурик,— было не только потомственное, но и личное — за ордена и выслугу лет.
— А... ну да, ну это, положим, верно...— сказала Софья Леонидовна, и Маша видела, как в ее сердитых маленьких глазах сверкнула веселая искорка.
— Конечно, сейчас рано об этом думать,— сказал Шурик,— Россию надо будет восстанавливать из пепла, с азов, но впоследствии...
Он не докончил фразу, задумался, налил себе рюмку водки и выпил. И только после этого, возвратившись к прерванным мыслям, сказал, что, в сущности, когда он говорит о том, что приходится начинать с азов, то имеет в виду, что надо считать исходным положением не то, что было перед Октябрьской революцией, а то, что было перед Февральской. Некоторым мешает стать на эту позицию просто-напросто робость мысли, но он не принадлежит к их числу. Строя новую Россию, надо будет мыслить широко и обдумывать все заново, совершенно заново.