Как выйти из города в поле, она примерно представляла себе. Блиндажи были на этой стороне города. В общем, сравнительно не так уж далеко, в особенности если знать дорогу. Но о дороге она имела смутное представление. Примерно знала улицу, по которой можно выйти из города. Но именно на этой улице в конце мог быть патруль. Значит, надо было где-то, не доходя до конца, свернуть с нее.
Теперь она уже не раздумывала, а шла, сворачивая из переулка в переулок и прикидывая, как ей скорее выйти на эту улицу, а что она на нее выйдет, она теперь была уверена — примерно помнила теперь, как идти, и чем дальше, тем больше вспоминала. Большинство блиндажей там было разрушено, но осенью, в октябре, были еще и такие, где сохранились накаты над головой. В один из них они заходили вместе с Тоней. Но, в конце концов, это уже не так важно: лишь бы как-нибудь хоть немного было прикрыто со всех сторон, а с неба уже никто не увидит ее спички. Только бы не задержали ее по дороге. Правда, у нее есть ночной пропуск для прохода на ночные дежурства в больницу, но это совсем в другую сторону от больницы, и в руках у нее корзинка... В общем, если ее остановят и начнут проверять, вряд ли этот пропуск поможет. Только бы не остановили — и она дойдет, непременно дойдет... И найдет эти блиндажи. А если не найдет, пойдет прямо, дальше. Куда дальше, все равно, куда-нибудь, где никого нет. В лес. И передаст там. Найдет какую- нибудь яму, зароется куда-нибудь, закроет себя сверху с головой пальто и передаст.
О том, что будет потом, она сейчас не думала. Все ее мысли сосредоточились только на этом, и, быть может, именно благодаря этому, редкому в человеке состоянию, когда ничто и никто его не отвлекает, когда воля найти то, что он ищет, ведет его, словно в волшебной сказке искателей кладов, когда все его существо сосредоточено только на одном этом и все чувства, в том числе и физическая память места, по которому ты однажды проходил, как бы давно это ни было, все чувства обострены до крайности, может быть, именно это и помогло Маше в конце концов уже глухой ночью добраться до этих заброшенных блиндажей, занесенных целыми увалами снега, молчаливых и печальных свидетелей летних боев за Смоленск.
За зиму от блиндажей остались только снежные ямы. Бревна были давно растащены на топливо, и Маша, утопая в снегу, долго бродила от ямы к яме, все ища хоть какое-нибудь оставшееся укрытие, но кругом не было ничего подходящего. Когда она еще шла по городу, начала мести поземка, а здесь, в поле, она гуляла вовсю, забираясь в эти неглубокие ямы бывших блиндажей и при каждом новом порыве ветра белыми кольцами выкручивая оттуда снег.