В Марокко каждый немец мог быть рассматриваем как агент, задача которого главным образом состояла в распространении воззваний на арабском языке, призывавших к восстанию. Нам известны руководители этого дела. Сначала Герман Бартельс, дезертир иностранного легиона, советник и лейтенант главного противника французов Абдель-Малека. Согласие, однако, недолго царило между этими людьми.
Поссорившись с Малеком и начав работать самостоятельно, Бартельс был заменен в феврале 1918 г. немцем доктором Кюнелем, который испанцам был известен под именем Хосе Мори, якобы подданного колумбийской республики. Хосе Мори был открыт кредит в 500 000 песет, для того чтобы сколотить отряд в 500 человек. Мы уже не говорим о статистах и официальных личностях, вроде консула в Тетуанс доктора Цехлина, которого испанские власти, считая нежелательным для себя элементом, потребовали отозвать.
Эти агенты служили посредниками между Мадридом (Калле) и подкупленными Германией арабскими начальниками. Например, Малек получал ежегодно 300 тыс. песет; почетный претендент Эль-Гибба, не имея ежегодного пособия, не мог считать себя обиженным, так как в июле 1917 г. за нейтрализацию переговоров с Францией получил субсидию в 1 млн. песет. Такой же доход имел Райзули, сделавшийся при поддержке немцев шерифом и кормившийся в двух стойлах — германском и испанском. Перед все увеличивающимися требованиями этих союзников фон Крон в 1917 г. должен был констатировать, что «ислам поднялся в цене».
В числе подкупленных немцами марокканских вождей был и экс-султан Мулай-Гафид, который, скрывшись в Испанию после своего отречения, имел долю в благодеяниях Германии и потребовал 75 тыс. песет в месяц на поддержание своей верности, которая прекратится, если пособие окажется ниже 50 тыс. песет. Считая, что для организации всеобщего мятежа было необходимо возвращение в Марокко бывшего монарха, Калле уже в 1915 г. проектировал доставить его в Марокко либо морем на подводной лодке, либо по воздуху — на аэроплане. Нам неизвестно, имела ли место увертка со стороны Мулай-Гафида или робость со стороны Германии, но эта поездка не состоялась.
В 1916 г. бывший султан Марокко, благодаря хлопотам Ратибора, не был выслан из Испании, где его считали нежелательным, но просто сослан в небольшой провинциальный городок Эскуриал. Там он был изображен как переносящий с достойным терпением «чересчур строгий» надзор, которому подвергался.
Причину благожелательности Германии в отношении своего протеже нам вскрывает сам Ратибор: «Если он будет думать, что им не интересуются, то может стать стеснительным». Впрочем, Берлин уклонялся от чести видеть его у себя и даже не думал признать его султаном, что не мешало в дальнейшем Мулай-Гафиду слать в письме, «написанном по-немецки», пожелания успеха Вильгельму II.