– Можем, – отвечаю я. – Так мы и сделаем.
– Вы напишете герцогу? – спрашивает она. – Он ведь ваш кузен?
– Эдвард – мой троюродный брат, – уточняю я. – Наши бабушки были сестрами наполовину.
Она улыбается:
– Маргарет, я поклясться готова, что вы в родстве со всеми.
Я киваю:
– Так и есть. И он вернется. Он верен королю и любит вас.
Она кивает:
– Не в нем для меня опасность.
– О чем вы?
– Мой отец был известным волокитой, все знали, и моя мать знала. Но все знали, что женщины служат ему для удовольствия; никто никогда не говорил о любви.
Она корчит гримасу отвращения, словно любовь между королем и женщиной, питающей к нему желание, всегда предосудительна.
– Мой отец никогда ни с кем не говорил о любви, кроме жены. Никто не смел усомниться в его браке, никто не мог бросить вызов моей матери, королеве Изабелле. Они поженились тайно, разрешения Папы у них не было вовсе, – их брак был самым ненадежным предприятием в мире, – но никто не думал, что он не продлится до смерти. Мой отец ложился с десятками, возможно, с сотнями других женщин. Но он ни одной из них не говорил слов любви. Он никому не позволял ни на мгновение подумать, что у него может быть жена, а у Испании королева, кроме моей матери.
Я жду.
– Опасность для меня – мой муж, – устало произносит она, и лицо ее кажется застывшей маской красоты. – Молодой глупец, испорченный глупец. Он должен быть уже достаточно взрослым, чтобы заводить любовниц, не влюбляясь. Он не должен никому позволять сомневаться в нашем браке. Он ни на мгновение не должен допускать мысли, что его можно отменить. Так он только подорвет уважение к себе – и ко мне. Я – королева Англии, королева может быть только одна. Король может быть только один. Я его жена. Мы оба коронованы. Вопросов быть не должно.
– Мы можем позаботиться о том, чтобы все это не пошло дальше, – предлагаю я.
Она качает головой:
– Худший вред уже причинен. Король, говорящий о любви кому-то, кроме жены, король, который сомневается в своем браке, это король, который сотрясает само основание своего трона. Мы можем не дать всему этому пойти дальше, но урон уже был нанесен – в тот миг, когда эта мысль пришла в его неразумную голову.
Мы долго сидим в молчании, думая о красивой золотоволосой голове Генриха.
– Он женился на мне по любви, – устало замечает Катерина, словно это было давным-давно. – Наш брак не был устроен по договору, то был брак по любви.
– Плохой пример, – говорю я, родившаяся в браке по договору, вдова человека, за которого меня выдали по договору. – Если мужчина женится по любви, разве он не станет думать, что может отменить этот брак, если любви больше нет?