Вот если бы бабушка была вхожа во второй и главный ее мир, тогда все было бы иначе — Фрида в полной мере ощутила бы утрату, болезненно и остро. Все и вся, попадавшие туда, мгновенно обретали иные формы и значения, становились неотъемлемой частью ее самой, лишиться которой значило для Фриды стать ущербной. В этом мире, в случае чего, жизнь не замирала в ожидании слов утешения или отупляющего действия таблеток — реакция происходила мгновенно, была необратимой. Причины, следствия, взаимосвязи в нем были совсем иными.
Ее главный мир — территория иррациональности — не был трехмерным. Фрида сама не знала, сколько измерений сошлись в его пространственно-временном континууме. Все явления в нем то выступали под невообразимыми углами и ракурсами, то сужались до точек, воспаряя к небу и сияя с высоты звездами или опадая градом. Ее мир существовал по своим законам, дышал и пульсировал в ритме, не поддающемся просчету. Он был прекрасен и пугающ одновременно. Наверняка Фрида знала о нем лишь одно: там работает принцип домино. Что попадало туда, становилось частью целостной системы, а потому эта система была подвержена риску цепной реакции.
Была ли она рада тому, что имеет такое сложное устройство? С одной стороны, второй мир побуждал ее к творчеству. Не будь его, Фрида вряд ли испытывала бы столь непреодолимую потребность браться за кисть, пытаться воссоздавать в реальности те невообразимые формы, образы, очертания и красочные переливы, отражавшие изнанку ее бытия. Самовыражение приносило ей чувство удовлетворения и реализации. Иногда, созидая на холсте кусочек своего мира, Фриде доводилось испытывать чистейшее счастье: гармонию и радость творца.
Но, с другой стороны, странный мир, видимый только ей, не выпускающий ее за свои пределы, будто обрекал Фриду на вечное одиночество. Эта неуютная мысль иногда легонько тревожила подсознание, как попавшая на простыню песчинка. Взглянуть на ее мир изнутри, как его видела она, не дано никому. Даже Макс, давно и прочно обосновавшийся в нем, знал об этом лишь с ее слов. Никому не дано в полной мере разделить ее чувства и ощущения, радость и горе. Она всегда будет понята и принята окружающими, в лучшем случае, наполовину. Обречена на то, чтобы слышать «Забей», пытаясь донести до других что-то крайне важное для нее самой.
Искусство двулико, да. Внимательно изучив карту, Фрида открыла книги. Оказывается, в традиционных колодах этот аркан назывался «Умеренность»! Умеренность и искусство — есть ли вещи менее совместимые? Две противоположности.